Неаполь чудный мой - Антонелла Чиленто (2006)

Забавно, что в наше время эта идея полностью изжита в пользу горизонтальных городов, растянутых в ширину, лишенных корней и ветвей.

* * *

Вне времени, вопреки каким бы то ни было существенным переменам Неаполь как город-организм живет и питается мраком и тем, что находится под землей. На картине “Страшный суд” мы видим целую толпу мертвых, грешников, бесов и зверей, и все это бурлит и клокочет, словно сточная канава времен Бурбонов, словно полости в туфе, которые во время каждого дождя заполняются водой, забиваются. Но еще он питается светом и полетом: в самом деле Ван Эйк населил небо ангельскими чинами, святыми, пророками, все они группируются вокруг Святого семейства и Христа в великолепном красном плаще, у ног которого попирает смерть архангел, тоже красный, огненный.

* * *

Небо Неаполя, изменчивый путь воздуха, листает барочные облака, плывущие одно за другим, растекающиеся по пространству. Это театр красок, небесных и лунных переливов, темного кружева грохочущих туч, полных цветной воды – зеленой, желтой, голубой, розовой. Это окно в елисейские поля, содержащаяся в идеальном порядке витрина.

Пути воздуха делают климат в городе целебным, ну или прежде делали: в наше время в городе воняет. И все же приземляешься в Каподикино и говоришь себе: ах какой свежий воздух! В знаменитом магазине сувениров, где выставлены карикатурные копии достопримечательностей города, продается в коробочке воздух Неаполя.

Пути воздуха пролегают над устремленными ввысь памятниками города, которые, как и картина Ван Эйка, открывают нам бирюзу небесных сфер – круглый год, даже зимним утром. Они дарят нам ощущение вечного счастья, заставляют испытывать отвращение к полумгле, скрывающей по утрам небеса северных городов.

А дальше Ван Эйк показывает зрителям ад, собрав на своем полотне наиболее мрачные его атрибуты: чудовищ, ужасные рыбьи лица, крылья кошмарных зверей, насекомых, епископов с телом монстров, рогатых ящериц, скользких змей. Именно так в детстве я представляла себе лотки торговцев рыбой на Пиньясекке, в царстве Банановой синьоры и Трех колонок, где из лоханей выплескивалась грязная и вонючая морская вода, а угри высовывались оттуда, словно скользкие змеи, где из своих раковин горестно глядели на меня устрицы и морские гребешки (о, этот опасный осколок раковины в тарелке спагетти, грозящий гибелью прямо в разгар праздничного обеда!), где рыбы таращили на меня глаза, а рядом лежали лангусты и крупные раки с ногами как у скелетов и жуткими усами. Рептилия, пожирающая грешника, чудовище с зубами на брюхе, слепое и прожорливое, медведь с длинным клыком, дьявол в форме дерева, ящерки с глазами без ресниц, а еще жидкости, внутренности, кровь и черви…

* * *

Мне нужно работать, нужно выйти из дома, сделать кое-какие дела.

Но как? Я смотрю в небо и вижу вереницу фигур, поднимающуюся к бирюзовому небу Ван Эйка: святые, епископы, кардиналы, пророки, короли. Эта процессия похожа на толпу потомственных дворян, современной богатой буржуазии, на шествие многочисленных неаполитанцев, которые пытаются спастись, сбежав с этой земли воскресающих мертвецов.

И действительно, небо на картине населено густо, словно метро в час пик, словно судно на подводных крыльях в феррагосто [80] . Воскресающие тянут руки, они вот-вот ухватят за одежду тех, кто пытается спастись, кто улетает в небо, стремится ввысь и ждет, стоя в очереди, ангельского лифта, который увезет его в безоблачный вертеп, к святым в зеленых, синих и красных плащах.

* * *

Мыслимо ли, чтоб в теле никто не жил? Нет, невозможно. Неаполь – тело со множеством обитателей, он запутался в них, измучен их присутствием. Не случайно Витторио Де Сика снимал свой гротескный фильм “Страшный суд” именно здесь – в изображенном им городе время от времени звучит голос, напоминающий о скором наступлении Судного дня.

* * *