На все четыре стороны - Адриан Гилл (2011)

Ответы наследного принца Зары на мои вопросы – что двойная доза могадона[15]. Вместе с ними я получаю ядовитую записку: «Поскольку вы не связались со мной согласно нашему уговору, я был вынужден отменить сегодняшнюю встречу с императрицей Уэркской и наследным принцем». Но мы ни о чем не договаривались. И кто такая эта императрица Уэркская?

«Вас не следовало ставить в известность о том, что его королевскому высочеству нездоровится», – говорит мне в коридоре еще один принц. Все это начинает напоминать пробы на участие в любительской пантомиме. Но что с ним стряслось? «Не могу сказать. Но позже вы узнаете». И на том спасибо. Чуланный секретарь предлагает мне спуститься к безопасному телефону в вестибюле и набрать некий номер. Отвечает мой принц. Он опасается за свою жизнь. Его скорбь безмерна. Он не хочет стать причиной каких бы то ни было неприятностей для своего народа. Поэтому он в Риме.

Вот они, грозные львы из колена Иудина! Когда власть и престиж выливаются в канализацию истории, на их месте остается только грязный осадок. Да, это смешно – но не столько смешно, сколько грустно.

Похороны начинаются рано, в четыре утра. Я добираюсь до собора через час после рассвета. Уже жарко, а днем будет убийственный зной. Гроб, накрытый эфиопским флагом, покоится на ступенях в окружении патриотов из старой гвардии. На них головные повязки из меха бабуина и длинные яркие плащи с вышитым на спине львом, в руках щиты из вареной кожи и зачерненные копья.

По одну сторону гроба сидит королевская семья, по другую – священники и монахи в парадных одеяниях, соответствующих их церковному рангу. Яркие мантии и рясы, округлые митры – все богато изукрашено сверкающей тесьмой и драгоценностями. Их посохи и огромные серебряные кресты увиты разноцветными лентами; мальчики-прислужники держат над высшими чинами бархатные и шелковые зонтики для защиты от солнца, искусно расшитые звездами, солнцами и образами Христа, – она похожи на ряды крыш визионерского града божьего. Выстроившиеся с обеих сторон певчие обоих полов в ярких стихарях держат флаги и свечи с медовым ароматом. Они поют погребальные песни на латыни и раскачиваются, словно тихо волнующийся океан. На золотом троне восседает патриарх, весь в бордовом бархате и золотой филиграни; на голове у него многоэтажный венец. Это живописное зрелище напоминает картину чернокожего Веласкеса. Куда до него Ватикану со всей его театральностью! Здесь, в полудикой Африке, это поистине воплощение невообразимой роскоши, помпы и древнего величия.

Немного поодаль стоит шеренга стариков с седыми бородами и желтыми слезящимися глазами, в потрепанных мундирах цвета хаки и помятых тропических шлемах. Это ветераны войны с итальянцами. Почти у каждого на впалой груди висят ордена, оплаченные кровавой благотворительностью смертной бойни. У некоторых я вижу фотографии Селассие или их самих в пору доблестной молодости. На ногах у одного престарелого воина, стоящего навытяжку, красуются драные резиновые шлепанцы.

Гроб поднимают на похоронные дроги, застеленные флагом. Его окружают гвардейцы с копьями у плеча. Медленно, с долгими заминками процессия шествует через трущобы к площади Революции – ровному невыразительному месту, где недавно собралось чуть ли не миллион человек, чтобы приветствовать эфиопских бегунов-олимпийцев. Сейчас ряды установленных здесь металлических стульев почти пусты. На них потихоньку поджариваются лишь десяток-другой чиновников да мой знакомец, Энтони Бейли. Три-четыре тысячи эфиопов наблюдают за нами со скучающим видом людей, которым больше нечем заняться.