Пасха Красная - Павлова Нина Александровна (2002)

Вытащили нас. Приезжаем в деревню, а там бабуля, по просьбе Трофима, уже чай вскипятила и принимает нас, как родных. Отогреваемся в тепле, а я дивлюсь на Трофима — как легко и хорошо у него все получается. Бабуле, а она бедно жила, припасы наши оставил, а она нам все: „Сынки, сынки!“ И приглашает еще приезжать. Понравился мне Трофим, а все же точит сомнение: да, но что же, думаю, в нем монашеского? Я ведь тогда монахов по книгам представлял этакими суровыми исихастами, не выпускающими четок из рук. А у Трофима я даже четок сперва не увидел. Думал, он просто сидит в кабине и молчит. И лишь позже обнаружил, что он всю дорогу молился, перебирая скрытно четки в рукаве.

Это тайное, не показное монашество инока Трофима я открыл для себя не сразу. А пока расскажу про вторую аварию. В городе нас снова потащило по гололеду, и я стукнул машину частника. Вмятина была небольшая, но денег заплатить за ремонт у нас не было. И частник сказал, что вызовет ГАИ, и меня лишат водительских прав. Мы везли тогда с собой на продажу коробки серебряных крестов. Трофим дал частнику сколько-то серебряных крестов. Тот, обрадовавшись, простил нас, а я расстроился: „Лучше бы, — говорю Трофиму, — у меня права отобрали, чем монастырское добро раздавать“. А он отвечает: „Брат, мы едем по послушанию, а лишат тебя прав — застрянем здесь. Послушание превыше всего“. И еще меня удивило — моих аварий Трофим „не заметил“. Он вообще никого не осуждал.

Привязался я после этой поездки к Трофиму и повадился ходить к нему чай пить. Но однажды Трофим это пресек: „Монах должен молиться, а не по кельям ходить. Раз пришел — значит, по делу“. Провожая меня на восстановление храма в деревню Клыкова, он сказал: „Не слишком увлекайся хозяйственной деятельностью. Наше дело — Богу молиться, а Господь по молитве все дает“».

Рассказывает рясофорная послушница Н-го монастыря:

«В 12 лет я стала наркоманкой и два года скиталась с компанией хиппи по подвалам и чердакам. Это был ад. Я погибала. И когда в 14 лет я приехала в Оптину, то сидела уже „на игле“. Как же я полюбила Оптину и хотела жить чистой, иной жизнью! Но жить без наркотиков я уже не могла. Мне требовалось срочно достать „дозу“, и я уже садилась в автобус, уезжая из Оптиной, как дорогу мне преградил незнакомый инок. „Тебе отсюда нельзя уезжать“ — сказал он и вывел меня из автобуса. Это был инок Трофим.

Потом я два года жила в Оптиной, и каждые две недели пыталась отсюда бежать. А Трофим опять перехватывал меня у автобуса, убеждал, уговаривал, а я дерзила ему. Я уже знала: уехав из Оптиной, я не расстанусь с наркотиками, и впереди лишь скорая страшная смерть. Но вот непонятное, наверное, многим — наркоман не может жить в монастыре. В него вселяется бес и гонит из монастыря на погибель. Наркоман становится игралищем демонов и уже не владеет собой.

Я пыталась держаться, но стоило появиться кому-то из „наших“, как…! Мой батюшка был от меня в отчаянии: „Сколько можно? Опять?“ Это были такие адские муки, что я решила покончить с собой: Достала смертельную дозу наркотиков и, спрятавшись в развалинах Казанского храма, приготовила шприц, чтобы сделать укол. От смерти меня отделяли секунды, как в храм вдруг вошел инок Трофим. Я сразу спряталась, решив переждать, пока он уйдет. А он почему-то не уходил — молился, читал и искал что-то. И так продолжалось уже три часа! Когда он нашел меня, то сразу все понял, а я, сорвавшись, кричала ему: „Я устала Жить! Устала терпеть! Зачем ты торчишь тут уже три часа?!“ Трофим устроил меня тогда в больницу и выхаживал, как старший брат. До сих пор в ушах звучит его голос: „Терпи. Потерпи еще немножко. Ради Господа нашего еще потерпи“.