Наша фабрика - Андрей Дудко (2018)

Часто Коротков садился писать, а душой находился далеко от романа. Механически подчеркивал каждое второе слово, или рисовал зонтик в конце строки. Бывало, целыми днями проводил в такой задумчивости. А порой, когда брался писать и концентрировался на этом, все его старалось отвлечь. То сигаретка просила выкуриться, то еда откушаться, то соседи стучали по полу пяткой и выбивали мысль. Редко выпадали счастливые дни, когда можно было свободно избежать ловушек и вставить подходящее предложение.

Никаких надежд Коротков в роман не вкладывал. Лишь однажды ему приснилось, что через много лет кто-то прочитал роман и подарил Короткову деньги, но приснился этот сон лишь от бедности.

Самое плохое, что он не умел писать романы. Не знал правил. Поэтому много вдумывался в свою работу. Наблюдал, как писалось каждое место. Вдруг что-то придумывалось, само, волей случая, и то ли от прыжка настроения, то ли действительно по справедливости, шло в ход, и потом на него клалось развитие. Но вдруг это место неверное? Тогда неверно все развитие из него, и Короткову надо было возвращаться и искоренять подобные места, а он не знал, как точно отличить верное от неверного. В один день он отличал, и пускался исправлять, и много исправлял, даже просто выбрасывал, но назавтра видел, что исправил еще хуже, чем было. Все это было настолько непонятно, что взбираясь мыслью по рукописи и стараясь припомнить все моменты, в которые он сплоховал, в которые сердце могло дернуться не так чисто и метнуть роман в неправильный рост, Коротков всякий раз путался в нестыковках и беспомощно распластывался в кресле, недовольный собой. Мешало, что роман, даже такой неверно выросший, успел Короткову полюбиться и показаться интересным, и его было жалко править. Роман уговаривал ничего не трогать и идти вперед. Если Коротков сдавался и решал сочинять дальше, то не мог выбрать ход, потому что желал, чтобы развитие вышло здоровым. Так он и просиживал время в тупиках фантазий, следил за годовыми пульсациями дерева и слушал, как у соседей появляются и начинают бегать дети, пока не понял, что прожил уже достаточно много напрасных вариантов романа, и пора его бросать и заводить себе ребенка, чтобы так же бегал кто-нибудь по полу. Он безжалостно прекратил роман и женился, и семь лет к нему не подходил.

Сначала время наполнилось, и долго оставалось полным, но потом снова стало пустым и старым. Чего-то не хватало во времени. Второй ребенок не смог спасти от этого. Коротков семь лет избегал романа, но однажды случайно взял его в руки, заглянул в конец и тут же смог придумать изумительное продолжение, после чего с жаром бросился писать. Прошло некоторое время, и он сам не заметил, как снова себе мешал: искал изъяны в неудовлетворительном куске, бегал курить, лежал в кресле с закрытыми глазами и перебирал лоскуты памяти в поисках решений. Словом, был опять в работе. Он вернулся в роман и решил его закончить.

С детьми писалось несказанно хуже. Он смотрел на них и забывал все, что в эту минуту построил в уме. Они подбегали и дергали за ноги, заглядывали в рукопись, просили научить читать его почерк. Он уходил от романа и щекотал их, расшвыряв по ковру, или искал им паука, а ведь в работу надо быть погруженным долгое время.

Так он писал, пока не добрался, как казалось, до середины. Роману исполнилось во всем сложении двадцать лет. Дерево за двадцать лет поменялось, и было уже другим деревом, комната облезла и просила ремонта, кресло вдавилось, стол расшатался, сам Коротков сморщился и полысел. Только роман остался таким же свежим и налитым энергией.

Коротков заметил, что вокруг становилось все больше чужих романов. Строились библиотеки, открывались книжные магазины, всюду рекламировались романы. Люди постоянно читали, даже на рабочих местах. Раньше такого не было.