Дети жакаранды - Сахар Делиджани (2013)

Сжав руки, она смотрела, как приближается Сестра. В сердце бушевала буря. Азар не могла оторвать глаз от свертка в руках у Сестры. Гнев и досада исчезли, смытые мощной волной нежности и желания защитить. Азар протянула руки, трепеща от желания прижать дочь к груди. Однако, когда Сестра подошла ближе, Азар разглядела, в какое одеяло завернута ее дочь. Грубое тюремное одеяло – а под ним ребенок совсем голенький. При мысли о том, как колет грубая шерсть нежную младенческую кожу, Азар сморщилась, словно от боли. Она стояла с протянутыми руками, но заговорить не могла, знала: если откроет рот, из уст ее не вырвется ничего, кроме долгого пронзительного воя.

– Ты слаба, – сказала Сестра, сворачивая к лифту. – Ты ее уронишь.

Азар неотрывно смотрела на сверток – и представляла себе, как выхватывает его из рук Сестры и бежит, бежит по коридорам, прочь отсюда, на улицу, через мост, где в тени сикоморы ждет ее папа…

Сестра взглянула куда-то в сторону, и ее лицо озарилось улыбкой. Посмотрев туда же, Азар увидела, что к ним идет Мейсам – в белой рубашке навыпуск и черных брюках, гордо стуча шлепанцами по кафельному полу. Шел он неторопливо, задрав голову, явно наслаждаясь своей ролью стража революции, чей намеренно скромный вид лишь подчеркивает всевластие. Как ни старался Мейсам отрастить бороду, бородой это назвать было пока нельзя – так, три волосинки. Для настоящей бороды он был слишком молод. И шагал с ребяческой гордостью – с гордостью мальчишки, только что выигравшего войну. Очень скоро Мейсам и еще тысячи таких, как он, отправятся на настоящую войну, бушующую на границах. Очень скоро у страны иссякнут все средства защиты, кроме живой силы – и придется заваливать врага трупами. Сколько мальчишек уйдут на войну – и многие ли из них вернутся?

Тем временем Сестра, с показной скромностью опустив глаза и небрежно перехватив младенца одной рукой, другой принялась поправлять прядь волос, выбившуюся из-под чадры. Азар не отрывала взгляда от рук Сестры, ей хотелось рвануться вперед и подхватить ребенка, которого Сестра, занятая своими кокетливыми ужимками, вот-вот уронит.

– Салаам бараадар![5] – сияя, поздоровалась Сестра. – Я думала, ты уехал!

– А я еще здесь. Ну что, готовы? – спросил Мейсам, нажимая кнопку лифта.

– Да, с Божьей помощью, все закончилось.

Вместе с Мейсамом вошел в лифт еще один мужчина: взглянул на Азар – и его желтоватые глаза расширились от удивления: он ее узнал. Азар стрельнула взглядом в сторону Сестры. Та, забыв о показной стыдливости, повернулась к Мейсаму и вела с ним оживленную беседу. Азар придвинулась к мужчине ближе. Она тоже узнала его, хоть с их последней встречи он сильно изменился: постарел, осунулся, борода придала лицу суровость. На нем была белая синтетическая рубашка, застегнутая, как положено благочестивому мусульманину, до самого горла, и пластиковые шлепанцы – такие же, как у Мейсама.

Интересно, думала Азар, он и сейчас живет по соседству с родителями, в том же тупичке? По-прежнему заходит к ним на чай, рассказывает отцу, что выпущены новые карточки на сахар и растительное масло – ведь добывать карточки на продукты становится все труднее. Или, быть может, борода, пластиковые шлепанцы и суровость в лице говорят о том, что он стал слугой революции?

Во взгляде его, когда он узнал Азар, ясно выразилось изумление. Очевидно, о ее аресте родители не рассказывали. И неудивительно. Боялись, конечно. Кто бы на их месте не боялся? Азар вздрогнула, думая о том, как родители могли об этом узнать. Представляла себе, как Гвардейцы Революции вламываются к ним в дом, переворачивают все вверх дном, угрожают, забрасывают вопросами – а папа и мама, съежившись в углу, глядя на то, как чужие люди хозяйничают в их доме, понимают, куда пропала Азар, почему так долго не появлялась.

– Со мной все хорошо, – прошептала Азар, глядя ему в глаза. – Скажите им. Все хорошо.