Дети жакаранды - Сахар Делиджани (2013)

Азар поспешно обернула чадру вокруг себя, натянула на лицо, спрятала под ней скованные руки. Под покровом чадры осторожно коснулась подбородка, впалых щек. Должно быть, она страшно исхудала. Выглядит, как привидение. В памяти всплыл образ – яркое воспоминание: с листовками в руках она бежит по пустынной улице, а за спиной слышится топот Революционной Гвардии. Азар помнила, как страшно билось тогда сердце – словно обрело собственную жизнь и пыталось вырваться из груди. Она спряталась за машиной. Помнила все: выбоину в асфальте, гонимую ветром конфетную обертку, окно ближайшего дома, и под окном столик с клеенкой, разрисованной желтыми розами. Запах нагретого металла. Яростное, оглушительное биение крови в висках.

Как будто столетия прошли с тех пор, с того дня под высоким безоблачным небом. Куда все исчезло? Что сталось с той Азар – решительной, быстроногой, ни с кем, даже с Исмаилом, не делившейся своими сомнениями?

Рядом послышались шаги, и Азар подняла голову. Перед ней стояла старушка в синем джильбабе.

– Дохтарам[2], ты хорошо себя чувствуешь?

Азар смотрела на нее с изумлением, не зная, что сказать. Она никак не ожидала, что эта незнакомка подойдет к ней и заговорит. Не представляла себе, каково это – заговорить с кем-то оттуда, из тюрьмы.

– Что-то ты бледная, – продолжала старушка.

В ее голосе Азар безошибочно различила тебризский выговор, как у матери – то же легкое певучее растягивание слогов, словно привычные слова приподнимаются на цыпочки, – и ее глаза налились слезами.

– Я жду свою дочь, – ответила она, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся горло. Слишком ясно вспомнилась ей мать – как она омывает Азар лицо холодной водой из фонтанчика, готовясь к утренней молитве.

– А где она? В детском отделении?

Как прорывает плотину, так из глаз Азар хлынули слезы. Сама не зная, почему, она плакала, и все ее тело содрогалось от неудержимых рыданий.

– Не плачь, азизам[3], ну что же ты плачешь? – с удивлением и тревогой заговорила старушка. – О чем тебе плакать? Девочка твоя здесь. Иншалла[4], хорошая девочка, здоровая и красивая, как ты – хотя тебе надо бы больше кушать. Очень уж ты худая. А ведь теперь тебе придется двоих кормить. Надо быть сильной, дочка, идет война, и все мы должны быть сильными, чтобы Саддам не поставил нас на колени! – Так приговаривая, она утирала Азар слезы концом своего белого хиджаба, – а слезы текли и текли, и не было им конца.

– Что же ты не пойдешь и не заберешь свою дочку? – спросила старушка, должно быть, надеясь, что этот вопрос отвлечет Азар и положит конец ее слезам.

– За ней пошла Сестра, – проговорила Азар, давясь слезами, низко опустив голову и утирая лицо краем чадры.

– Так ты здесь с сестрой! – радостно воскликнула старушка. – Ты не одна! Вот и славно!

– Она не моя сестра, – ответила Азар. – Мы просто зовем ее Сестрой. Она… – Тут она оборвала себя и умолкла.

Старушка ждала продолжения. Миг – и что-то изменилось в ней: помрачнело сморщенное лицо, потемнели серо-зеленые глаза. Старушка молчала – не спешила больше утешать Азар или говорить с ней о дочери. Лишь несколько секунд спустя опустила ей на голову морщинистую руку.

– Понимаю, – промолвила она.

В ее глазах плескались несказанные слова, быть может, вопросы… И все же она поцеловала Азар в лоб и торопливо отошла. И вовремя: с другой стороны коридора уже показалась Сестра с крошечным красным свертком в руках.

Забыв о старушке, Азар вскочила на ноги. В картине, что открылась ей, было что-то мучительно неправильное: крохотный ребенок – ее ребенок – в руках у тюремщицы! На миг ее охватило такое отчаяние, что подкосились ноги. Но Азар сказала себе: сейчас она думать об этом не будет. Главное – ее ребенок с ней. Ее дочь жива. Ей очень повезло. Остальное сейчас не важно.