Домашний огонь - Камила Шамси (2017)

Во всяком случае, так это работало раньше. Но сегодня стихи не желали превращаться ни во что иное, оставались словами на чужом языке, звучавшими в комнате, где вовсе не предусматривалось бодрствование в такой час, а потому было холодно. Исма вернулась в постель, прижала подушку к груди, другую подсунула за спину. Она саму себя обманывала в тот вечер, когда подумала, будто все еще владеет искусством унимать тревожное сердцебиение сестры. Аника перенимала ритм у брата-близнеца, уже в утробе матери. В детстве они укладывались рядом в саду, прижимали пальцы к запястью друг друга, слушали пульс, слушали, как грохочут по рельсам за домом поезда. Ловили мгновение, когда биение их сердец синхронизируется, а затем совпадет с перестуком колес электрички, отъезжающей от станции Престон-роуд.

«Умоляю позвони мне умоляю позвони позвони умоляю», – писала она сестре в скайпе, в мессенджере.

Позвонила тетушка Насим, перепуганная собственной ролью в этом несчастье: она с дочерью Разией обсуждала какие-то новости и брякнула, мол, в теперешней обстановке Исма совершенно правильно поступила, сообщив властям о Парвизе. Она не слышала, как накануне Аника вернулась поздно ночью и была уверена, что та за много миль, гостит у Гиты.

– Она была со мной груба, – сказала тетушка Насим, в одну фразу вложив целый мир, где опрокинуты привычные правила поведения.

Пришлось Исме утешать ее – вполне понятно, как она допустила такую ошибку, и не за что извиняться, и Аника опомнится со временем – а на самом деле ей хотелось заорать в телефон: «Как ты могла, ужасное легкомыслие!»

После долгого разговора Исма почувствовала небывалую усталость. Откинулась на ту подушку, что успела подсунуть себе под спину, и Эймон крепко обхватил ее обеими руками. «О», – пробормотала она, и удивляясь, и не удивляясь. Не впервые она обнаруживала его в своей спальне, только прежде всякий раз изгоняла. Теперь же потеснее прижалась к нему, черпая в его объятиях то утешение, которое – внезапно это сделалось очевидно – лишь он один мог ей дать. Впервые за долгое время по ее телу разлилось тепло, потом жар. Она повернулась в темноте к Эймону. Когда за окном забрезжил рассвет, она уже понимала, как преобразило ее желание открыться и быть узнанной – до конца. Прежде чем позволить дневной реальности рассеять это наваждение, она схватила мобильник и отправила Эймону СМС: «Извини. Завидую, что у тебя такой отец. Мой умер по пути в Гуантанамо. Я бы хотела все тебе объяснить».

Он ответил очень быстро – она и не ожидала, что он в такую рань не спит: «Скажи, где встречаемся».

От Аники по-прежнему ни слова. Фейстайм, скайп, вотсап, звонок. Всё впустую.

* * *

Исма посмотрела на свое отражение в зеркале, волосы «оформлены» как «волны на пляже», так Мона из «Прически Персеполиса» в Уэмбли рекламировала ополаскиватель, способный-де угомонить разбегающиеся и завивающиеся штопором волосы, но при этом не распрямлять их. Ее волосы должны были свидетельствовать о «спонтанности» и «игривости», и так бы, возможно, и было, если к ним в комплекте не прилагалось бы ее лицо. Исма открыла ящик с шалями и хиджабами, закрыла, посмотрелась еще раз в зеркало, снова открыла ящик.

Бойкий стук костяшками пальцев в дверь. Она-то думала, он позвонит снизу, но кто-то из соседей, верно, оставил дверь подъезда открытой, и вот Эймон уже здесь, раньше, чем она ожидала, она все еще в халате.

– Подожди! – крикнула она и схватила первую попавшуюся под руку одежду. Джинсы, выцветший от стирок бюстгальтер – бога ради, какая разница, – свитер на флисовой подкладке.

Открыла дверь, слегка задыхаясь, смущаясь, как в тот первый день, когда предложила проводить его наверх к прилавку с кофе. От него слегка пахло пряным лосьоном после бритья. Специально для свидания – или же запах успевал выветриться к тому более позднему часу, когда они обычно встречались?