Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Снаружи началась какая-то суматоха. Несколько офицеров торопливо закончили обед, схватили свои шляпы и выбежали из укрытия. Веселая мелодия «Дикси» продолжала звучать над редутами союзных войск.

Внезапно другой оркестр, побольше, раздобывший Бог знает откуда колокольчики, заиграл «Тело Джона Брауна». Ответный ход приняли радостными возгласами и аплодисментами.

Все больше и больше офицеров уходило, по одному или группами, пока Джордж не остался один за перепачканным столом. Он устало взял свою фуражку и тоже вышел из укрытия. Оба оркестра играли в полную мощь, стараясь заглушить противника. Джордж с изумлением увидел, что на брустверах сидят солдаты в одних рубашках, без мундиров и оружия. Другие высовывались из окопов, наслаждаясь солнышком, пуская дым из кукурузных трубок или просто обмениваясь незлобными колкостями с другой стороной.

Джордж медленно пошел к смердящим траншеям. Посмотрев вдаль, через полоску обожженной, истоптанной земли, он увидел игрушечные фигурки в светло-сером и «сером сукне» над укреплениями конфедератов, которые находились теперь совсем близко от них.

Вскоре музыкальная схватка превратилась просто в шум, одна мелодия заглушала другую.

– Тише, тише! – вдруг зашикали все вокруг.

– Слушайте! – сказал кто-то.

Оба оркестра умолкли.

Снова прикрыв ладонью глаза от солнца, Джордж попытался рассмотреть источник прекрасных пронзительных звуков корнета. И наконец увидел на той стороне маленькую смутную фигурку – музыкант был то ли очень небольшого роста, то ли еще совсем мальчик. Он стоял на полуразрушенном редуте; его рваная рубашка развевалась на ветру, корнет в руке вспыхивал на солнце, как падающая звезда.

Джордж узнал мелодию еще до того, как услышал голоса вражеских солдат, которые вылезли из окопов и окружили корнетиста. Эту песню часто играли и пели по обе стороны фронта. Рядом с Джорджем какой-то некрасивый старший сержант подхватил:

Сколько б я ни скитался в далеких краях,

Сколько б чудных дворцов ни встречал на пути,

А все ж скромный наш дом на родимых полях

Мне милей всех красот чужедальней земли.

К нему присоединился чей-то баритон, потом еще тенор добавил благозвучности, и уже вскоре голоса солдат Союза и Конфедерации слились в единый могучий хор:

Небесами хранимый, мой дом дорогой

Защищает меня от напасти любой,

В целом свете огромном, куда ни пойти,

Мне другого такого нигде не найти.

Заклятые враги – янки и южане – открыто стояли или сидели на виду у тех, кто в другое время и в другом месте уже сделал бы все, чтобы убить их. Кто-то из северян помахал солдатам на другой стороне, и в ответ там тоже взметнулись в воздух несколько рук. Но в основном люди просто пели – сурово, очень серьезно и громко, как поют в церкви. Джордж вдруг заметил, что многие плачут, произнося незатейливые сентиментальные слова песни. Он насчитал не меньше десятка тех, кто утирал слезы, повторяя строки припева:

Дом, дом, Милый, милый дом,

Нет места на свете прекрасней, чем дом.

Наконец голоса смолкли, и в тишине прозвучала последняя нота корнета. Джордж надел фуражку, снова возвращаясь в реальность. Песня напомнила ему о Бельведере. Мадлен – ведь она сейчас там, и едва ли она уже знает о смерти мужа.

Сама мысль о том, что именно ему придется сообщить жене друга ужасную новость, удручала его, но скрывать правду было бы слишком жестоко. В Пенсильванию ей из Ричмонда никто писать не станет, и даже если бы Мадлен жила на Юге, надеяться на почту тоже не стоило – насколько он знал, она работала из рук вон плохо. Да и лучше будет, если она узнает об этом от близкого человека.