Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

– Кое-кто считает эту историю очень смешной, – сказал Билли. – Призрак Старины Джеба натянул нос Гранту – примерно так. Но меня она совсем не смешит. Я вообще давно уже не вижу в этой войне ничего веселого. И желания служить у меня тоже нет. Если я когда-нибудь вернусь домой, то сразу забуду об армии.

– Когда я в последний раз встречался с Германом Хауптом, он рассказывал о Западе. Предрекал, что именно там после войны начнется бум железнодорожного строительства. Без сомнения, идея трансконтинентальной линии тоже оживет. Он говорил, что для способных инженеров появятся огромные возможности.

– Есть о чем подумать, – кивнул Билли. – Лишь бы Боб Ли сдался.

– Осада еще наверняка продолжится, – сказал Джордж, – и это очень печально. Говорят, южане сильно голодают. По слухам, им достается только горсть кукурузы в день. Да, я знаю, что первый выстрел сделали они, знаю, что мы должны заставить их сдаться, но ты прав – участвовать во всем этом становится все невыносимее. Я хотел служить на железной дороге. Чинить рельсы и восстанавливать насыпи – это хорошая работа, она приносит удовлетворение. Мне повезло с командой – отличные чернокожие ребята. Но бывают дни, когда мне так паршиво, как не было никогда в жизни.

Билли уставился в свою пустую кружку, которую сжимал в покрасневших изуродованных ладонях.

– У меня то же самое, – сказал он. – Когда это случается, я думаю о нашем с тобой разговоре на холме за Бельведером. Ты тогда рассказал о том, в чем тебе однажды призналась мама. Что наша семья похожа на горный лавр – такая же…

– Стойкая. Да, я помню. Надеюсь, это до сих пор так.

– Иногда я сомневаюсь, Джордж. Все так изменилось. Цветные в военной форме. Железные дороги, перевозящие целые полки через всю страну. Убитые, сваленные в кучи, словно дрова для костра… Разве такого кто-нибудь ожидал? Разве может что-то из прежней жизни сохраниться в этом новом мире? В том числе и наша дружба с Мэйнами, – разумеется, я не имею в виду Бретт.

Джордж поскреб щетину на подбородке. Его мучили точно такие же сомнения. И усталость их только обостряла, усталость и подавленность, рожденные заблуждениями и притворством, такими же обычными на передовой, как и в Вашингтоне, бесконечным подсчетом трупов и всеобщим согласием с тем, что война, скорее всего, продолжится и в следующем году.

Однако он был старшим братом, а по чьему-то неведомому распоряжению старшим братьям полагалось всегда проявлять мудрость и силу. И хотя Джордж чувствовал, что его попытка будет слишком очевидной и даже смешной, он все же сказал:

– Я задаю себе те же вопросы, когда впадаю в уныние. И я должен ответить «да», иначе мне просто не выдержать. Непреходящие ценности переживут все перемены… и помогут отсеять самые бесполезные из них. Думаю, в этом смысл лавра. Дружба, любовь наших жен, наших близких и людей, которые нам дороги, таких как Мэйны, – все это крепче любых перемен. Все это выстоит и поможет выстоять нам. Иначе я просто не представляю, как нам держаться. Мы всё выдержим, не сомневайся.

Билли поднял кружку и допил последние капли холодного кофе. В глазах брата Джордж увидел печаль и сомнение. Билли явно не поверил в то, что сейчас услышал.

Что ж, он и сам не верил. Слишком многого он навидался и в Вашингтоне, и в Питерсберге. И звон пожарных колоколов того далекого апреля по-прежнему не выходил из его головы.

Глава 117

В тесной убогой каюте слышался только скрип ее пера и тихий плеск моря.

Склонясь над записями, Эштон сидела за крохотным столиком, который она придвинула к стене, под единственную мигающую лампу. Хантун, в свободной шелковой рубахе и испачканных брюках, лежал на нижней койке, с обидой наблюдая за женой. Весь первый день после их отплытия из бермудского порта Гамильтон он по меньшей мере каждые полчаса склонялся над ведром.