Она не смела посмотреть ему в глаза. И покраснела еще гуще.

– Ведь раньше мы всегда… занимались любовью только в темноте…

– Ну нет, я не хочу ждать так долго.

– Нет-нет… я тоже не хочу…

Билли помог ей раздеться – торопливо, но без грубости. Один за другим предметы туалета летели в разные стороны, пока наконец в жаркой полутьме она не осталась совершенно обнаженной, со страхом думая, что Билли оттолкнет вид ее тела.

Но страх тут же растаял, когда он протянул к ней руки. Сначала его ладони коснулись ее плеч, потом медленно скользнули вниз по рукам, нежно лаская каждый дюйм ее кожи и наполняя сердце радостью узнавания. Лицо Бретт озарилось улыбкой, и к ее счастливому смеху присоединились такие же счастливые слезы. И уже совсем скоро они слились в восторженном наслаждении, которое стало во много раз слаще оттого, что они так остро нуждались друг в друге.

Капитан Фармер дал Билли увольнительную на всю ночь. Ближе к вечеру Билли повел жену на прогулку к Президентскому парку. Толпы солдат на улицах поразили Бретт. Перед глазами то и дело мелькали их темно-синие и серые мундиры, а некоторые были одеты настолько пестро, что больше напоминали стражу какого-нибудь арабского шейха. А еще Бретт заметила, что вокруг гуляет очень много чернокожих.

Примерно за час до заката они перешли через дурнопахнущий канал в недостроенный парк рядом с живописными красными башнями Смитсоновского института. Десятки шикарных экипажей привезли хорошо одетых людей, желающих посмотреть на ежевечернее построение, проводимое Первым Род-Айлендским добровольческим полком. Билли показал жене их командира полковника Бернсайда – обладателя роскошных бакенбардов. Играл полковой оркестр, развевались флаги, зрелище выглядело праздничным и совсем не угрожающим, тем более что после часа, проведенного в пансионе, Бретт все еще пребывала в приподнятом настроении.

Билли объяснил, что построения, парады и смотры, а также прочие публичные представления являются неотъемлемой частью военного присутствия в городе и вокруг него.

– Но настоящие сражения тоже наверняка скоро начнутся, – добавил он. – Говорят, Линкольн к этому стремится, и Дэвис, судя по всему, тоже. Он поставил в Александрии своего самого популярного командующего.

– Ты о генерале Борегаре?

Билли взял ее руку и просунул себе под локоть.

– Да. Когда-то эта армия превозносила старину Бори, теперь же все называют его маленьким напуганным павлином. А он еще подливает масла в огонь, твердя, что нашей стороне от Юга нужны только две вещи – трофеи и красотки. Это серьезное оскорбление.

«Наша сторона». «Своей» для Бретт она стала благодаря замужеству, но до сих пор при мысли об этом ее охватывало чувство неловкости и стыда, будто тем самым она невольно предавала свою настоящую родину. Так было и на этот раз.

– А капитан Фармер знает, когда начнутся сражения? – спросила она.

– Нет. Иногда я сомневаюсь, знает ли вообще кто-нибудь. Включая наших старших командиров.

– Ты осуждаешь их?

– Большинство знает свое дело, и это, конечно, выпускники Академии. Но есть и такие генералы, которые получили свои эполеты только благодаря политическим связям. Эти просто никуда не годятся. И пусть я покажусь тебе высокомерным, но я рад, что учился в Вест-Пойнте и стал инженером. Это самые лучшие войска.

– А еще первые на линии огня.

– Иногда.

– Я так боюсь за тебя, дорогой.

Билли очень хотелось признаться, что он тоже боится, но это напугало бы жену еще больше.

Очарование блеском города для Бретт начало угасать, когда они шли в сторону отеля, где собирались поужинать. Навстречу им попались два неопрятных сержанта, больше похожие на разбойников. Когда супруги проходили мимо, Бретт услышала, как один из них хихикнул и развязно сказал, что все офицеры – просто поганые задницы.

Она почувствовала, как Билли напрягся, но не остановился.