Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Бесхребетной? Да уж, подумала Эштон, хорошая шутка. Она всегда была полновластной госпожой над всеми мужчинами, с которыми развлекалась. И любой, кроме Пауэлла, охотно выполнял все ее прихоти. А в нем ее больше всего привлекало именно то, что она не могла подчинить его себе.

– Ты ведь по-настоящему ненавидишь Дэвиса, да, Ламар?

– О, пожалуйста, только не надо представлять меня каким-то особенным. Да, я его ненавижу, но из таких, как я, можно составить дивизию или даже две здесь, в Ричмонде. Будь он силен – пусть даже был бы диктатором, – я бы поддержал его. Но он слаб. Он неудачник. Генерал Макклеллан стоит сейчас меньше чем в дюжине миль от этой кровати – разве нужны еще другие доказательства? Король Джефф возглавит похороны Юга, если его не остановить.

– Остановить?..

– Именно. – Душная тьма заполнила спальню, сливаясь с пьянящим ароматом сада. Пауэлл говорил страстно, но тем не менее хорошо владел собой. – Вовсе не пустая болтовня спасет Конфедерацию и положит конец бездарной карьере мистера Дэвиса. Это будет нечто более решительное и бесповоротное.

Лежа рядом с ним, Эштон вдруг будто наяву снова увидела, как Пауэлл направил револьвер на беженцев из Меканиксвилла. Нет, он ведь не имел в виду нечто вроде этого.

Конечно же нет.

Как и человек, о существовании которого он догадывался, но чьего имени пока не знал, Джеймс Хантун ненавидел президента Конфедеративных Штатов Америки. Ему бы очень хотелось увидеть Дэвиса если не мертвым, то хотя бы смещенным с должности. А судя по печальным событиям июня, янки очень скоро могли достичь двух этих целей.

Хантун жил в состоянии постоянного напряжения; он не мог нормально спать, не мог радоваться донесениям Джексона о подвигах в долине или тому, как Стюарт с двенадцатью сотнями кавалеристов блестяще обошел армию Макклеллана, напав на нее с тыла. Безусловно, все это были блистательные победы, но они никак не смогли помочь по-прежнему осажденной столице.

В министерстве финансов тоже упаковывали ящики. Хантуну пришлось трудиться, как последнему рабу, обливаясь по́том, и это его бесило. Ко всем несчастьям добавлялись еще и подозрительные отлучки жены. В последнее время они стали особенно частыми, продолжительными и всегда необъясненными.

Мир вокруг сходил с ума. Дом на Грейс-стрит был защищен от беженцев и дезертиров мушкетом, который Хантун вложил в руки Гомера, их старшего слуги. Никогда прежде он и представить бы себе не смог, что даст оружие рабу, но, когда вокруг бродили толпы разного сброда и народ в любое время дня и ночи поднимался на холмы, чтобы прислушаться к канонаде северян, другого выбора у него попросту не было.

Хантун тоже прислушивался к выстрелам. Как и к звукам полковых барабанов и флейт, под которые солдаты строили земляные укрепления. А еще к непрестанному скрипу санитарных повозок, которые днем и ночью везли в город раненых, и оттого, что ночью на них зажигали фонари, они казались обманчиво праздничными. Вот только в ужасающих стонах, доносящихся из них, ничего праздничного не было. Как не было больше ничего праздничного ни в церквях, ни в гостиничных вестибюлях, куда теперь свозили раненых и умирающих, потому что в госпиталях не осталось места.

Больше всего на свете Хантуну хотелось сбежать из этого города. Он уже купил два билета на поезд – ценой унижений, запутанных интриг и даже взятки одному человеку, которую пришлось дать только лишь за привилегию заплатить тройную стоимость, – однако Эштон наотрез отказалась ехать. Она дала ему понять, что он трус, раз купил билеты. Неужели она действительно так думала или это была просто увертка? Откуда в ней вдруг взялась эта новая храбрость, этот патриотизм, которого она никогда прежде не демонстрировала? От ее любовника?