Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Большой прием в честь генерал-лейтенанта Джорджа Бринтона Макклеллана состоялся тогда, когда год подходил к концу все в той же атмосфере сомнений и тайной борьбы. Вокруг витали самые разные сплетни, на официальные заявления никто не обращал внимания. Пленников с «Трента» отпустят, потому что Союз не может обойтись без британской селитры. С часу на час могут объявить о создании нового объединенного комитета конгресса для руководства военными действиями. Макклеллан разгромит конфедератов уже весной. Разве его постоянные заявления не говорят об этом? Недоброжелатели Макклеллана, в свою очередь, твердили, что генерал нарочно строил козни, чтобы спихнуть с места старого подагрика Смита и получить пост главнокомандующего.

Белый дом сиял огнями, гудел сотнями голосов, звучащих на фоне праздничных мелодий, которые играл струнный ансамбль, приветствуя самых важных гостей. Джордж пообещал Констанции, что познакомит ее со своим старым приятелем по Академии, но только после того, как присмотрится к нему издали.

Макклеллан почти не изменился с тех пор, как они с Джорджем вместе сдавали экзамены. Правда, он отрастил театральные темно-рыжие усы, но в остальном казался тем же самым коренастым самоуверенным парнем, которого Джордж помнил по выпуску сорок шестого года. Все в Макклеллане – от его красивого горделивого носа до широких плеч – как будто заявляло только об одном: вот где настоящая сила, вот где настоящий профессионализм. Он вернулся в армию, оставив железнодорожный бизнес в Иллинойсе, и его блистательный взлет заставлял Джорджа чувствовать себя не просто младшим по званию.

Слово «блистательный» подходило для него как нельзя лучше. Люди, подобные ему, всегда выделяются среди толпы. Следом за генералом семенили двое из его многочисленных европейских советников, два веселых французских изгнанника – граф де Пари и герцог де Шартр. Глупые распорядители приема переименовали их в капитана Перри и капитана Чаттерса.

Когда Макклеллан с супругой начали беседовать с президентом и миссис Линкольн, рядом тут же оказалась масса желающих услышать, что он скажет. С тех пор как генерал поселился в доме на Эйч-стрит, как бы бросая вызов тем, кто утверждал, что ему следует жить в гарнизоне, Макклеллан ни у кого не оставил сомнений, кто важнее – президент или главнокомандующий. В городе всё еще продолжали судачить о ноябрьском инциденте. Как-то вечером Линкольн и Джон Хей, один из его многочисленных секретарей, оказались на Эйч-стрит по правительственным делам. Генерал еще не вернулся домой. Прибыв лишь через час, он сразу поднялся наверх, даже не поинтересовавшись визитерами. Ему сообщили, что его ждет президент, но он лег спать. Говорили, что Линкольн был в бешенстве, но сумел скрыть свои чувства под внешней западной скромностью и юмором. Надменность не была в его стиле.

– Сколько же здесь политиков! – тихо сказал Джордж Констанции. – Вон там Уэйд… он будет руководить новым комитетом. А там Тад Стивенс…

– У него парик съехал набок. Как всегда.

– Ты сегодня изображаешь Изабель?

Констанция хлопнула его по рукаву веером:

– Ты ужасен!

– Кстати, об ужасах: я вижу саму леди. И моего братца.

Стэнли и Изабель еще не заметили Джорджа и Констанцию. Все их внимание было приковано сначала к Уэйду, потом к Кэмерону, который держался в одиночестве и бродил с видом заговорщика, как со страху показалось Стэнли. Как он раздобыл приглашение? Кэмерон заметил супругов, но избегал их. Что бы это могло значить?

Стэнтон разговаривал с Уэйдом наедине, не обращая внимания на присутствие своего клиента. Стэнли почти перестал чувствовать себя иудой; другие явно тоже продавали что могли. Но что и кому? И с какой целью? Он словно превратился в невежественного ребенка, осознающего собственное невежество.