Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс (1984)

Вскоре они уже катили по осенней жаре к заросшим травой пустошам в самом конце Десятой. Негритянский холм представлял собой унылое скопище крошечных домиков, большей частью некрашеных, а также убогих хибар, сооруженных из железных шестов, парусины и старых упаковочных ящиков. Между строениями Констанция даже заметила курятники, овощные грядки и горшки с цветами, но эти маленькие штрихи не меняли общей картины крайней нищеты.

Негры, мимо которых они проезжали, смотрели на них с удивлением, а часто и с подозрением. Вскоре Браун повернул налево, на ухабистую дорожку; в конце ее стоял дом из сосновых бревен, ярко-желтый, как цветы подсолнуха.

– Вся община помогала его строить, – сказал Браун. – Но в нем уже тесно. Мы можем прокормить и приютить только двенадцать детей. Пока больше мы себе позволить не можем, хотя это только начало.

От сверкающего на солнце нового дома вкусно пахло свежим деревом и дымом очага, а внутри еще и супом. В доме, очень светлом благодаря большим окнам, было две комнаты. В первой на табурете сидела грузная негритянка с Библией в руках, а вокруг нее, прямо на полу, – двенадцать плохо одетых детей с кожей всевозможных оттенков, от эбонитового до светло-коричневого. Самому младшему было года четыре, а самому старшему – лет десять-одиннадцать. Сквозь дверной проем в дальнюю комнату Констанция увидела тюфяки, лежащие на полу идеально ровными рядами.

Одна удивительно красивая девочка с кожей медного цвета, лет шести или семи, бросилась к Брауну:

– Дядя Сципион, дядя Сципион!

– Розали…

Браун подхватил девочку на руки и обнял. Потом, поставив ее на пол, он отвел Констанцию в сторону и сказал:

– Розали бежала из Южной Каролины вместе с матерью, отчимом и тетей. Но возле Питерсберга какой-то белый фермер с винтовкой застал их на своем поле спящими в стогу сена. Мать и отчима девочки он застрелил сразу, но Розали с тетей удалось убежать.

– И где теперь ее тетя?

– В городе, ищет работу. Я ее уже три недели не видел.

Другие дети тоже вскочили с мест и столпились вокруг Брауна. Он гладил их по головам и плечам, каждому говорил что-нибудь ласковое или задавал вопрос и понемногу подталкивал их к старой железной плите, на которой кипела большая кастрюля с супом, а вернее, просто бульоном из костей, как заметила Констанция.

Она поела вместе с Брауном, детьми и Агатой – той самой негритянкой, которая ухаживала за ними, когда Браун работал. Почти все малыши весело смеялись, вертелись на стульях или толкали друг друга, как любые дети, и только двое, мрачные и печальные, молча сидели, уткнувшись в тарелки, и медленно ели суп, как старики. Констанции пришлось отвернуться, чтобы не заплакать.

Но несмотря на это, и сам дом, и его маленькие обитатели очаровали ее, и ей совсем не хотелось уходить.

– И что вы собираетесь дальше делать с этими детьми? – спросила она на обратном пути к отелю «Уиллард».

– Прежде всего их надо кормить и дать им крышу над головой, чтобы они не погибли на улице. Политики для них палец о палец не ударят, я это точно знаю.

– Вы не слишком любите политиков, да, мистер Браун?

– Зовите меня Сципионом. Мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями. Что до вашего вопроса, то мой ответ: да. Я презираю политиков, именно они помогли надеть кандалы на мой народ и, что еще хуже, продолжают держать его в кандалах.

Карета ненадолго остановилась, а когда они поехали снова, Констанция спросила:

– А кроме того, что вы помогаете этим детям выжить, что еще вы бы хотели для них сделать?