Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро - Адам Бревер (2012)

– Аминь, – говорит она. – Аминь.

На обратном пути все молчат. Ты смотришь на фруктовые сады за окном, думая о том, как лучше всего сказать ей о Бадди. Ты собираешься сделать это сразу же по возвращении, пока Бадди и его матери нет дома, а миссис Мартин пребывает на пике своего благочестия. От всех этих мыслей у тебя немного пересыхает во рту, и голова идет кругом. Но за тобой – сила Господа! И ты должна иметь чистые руки и непорочное сердце.

Сначала она закатывает тебе пощечину. Затем говорит, что ты омерзительна и она не потерпит подобных разговоров в своем доме. Возможно, ты и говоришь подобным образом со своей матерью, но только не в ее доме. Ты стоишь посреди гостиной, у тебя горит лицо и дрожат губы. Она расхаживает вокруг тебя, то смыкая, то размыкая руки, и ты слышишь ее дыхание так, словно сама сидишь где-то в глубине ее легких. Потом она, громко топая, уходит в кухню, но почти тут же возвращается и снова ходит кругами. Делает три круга. Ты едва стоишь на ногах, но не падаешь, потому что слишком легкая. И ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы стать невидимой (сжимаешь кулаки, зажмуриваешься, собираешь всю свою волю), но когда смотришь вниз, то видишь свои пальцы, вцепившиеся в манжету платья, которое она на тебя напялила. А потом она исчезает в своей спальне. Ты остаешься одна в гостиной. (Быть может, впервые ты одна где-то еще в этом доме, помимо своей комнаты?) На какое-то мгновение ты расслабляешься, опускаешь плечи. В голове проясняется. Ты делаешь глубокий вдох, и вместе с ним к тебе возвращается немного жизни. Все будет в порядке. Шок уже прошел. Ты говоришь себе это снова и снова. Но тут ты слышишь шаги из спальни. Половицы не просто поскрипывают – они стонут и чуть ли не трещат. Ты вновь устремляешь взгляд в пол. Не смеешь смотреть на нее. Надеешься, что она пройдет мимо. Но она опять начинает расхаживать вокруг тебя. Кружит и кружит. Наконец, останавливается у тебя за спиной. Что-то бормочет. Снова и снова. Какое-то заклинание. Сначала смысл слов до тебя не доходит. Но она повторяет их раз за разом, ты улавливаешь ритм, а вместе с ним и смысл: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный…» Вскоре и ты уже мысленно проговариваешь все это, словно нет во всей вселенной других звуков, и слова эти мало-помалу теряют для тебя свой смысл… От первого удара ты падаешь на колени. Поперек спины… между лопаток… Это что-то тяжелое, вроде трости, свистящей у тебя над ухом при каждом взмахе руки. Ты вся напрягаешься, сжимаешься. Готовишься к новому удару. Ты хочешь сказать «нет». Хочешь сказать хоть что-то. Но голос пропал. Внутри тебя нет слов. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный…» Она не останавливается. Даже чтобы перевести дыхание. И трость обрушивается на тебя снова и снова. Но ты падаешь только после четвертого удара. И пока ты лежишь так, а она хлещет тебя по всей спине, ты думаешь лишь о том, чтобы уползти отсюда, забраться в свой чемодан, каким-нибудь чудесным образом запереться в нем, прижаться к Кларку Гейблу и вместе с ним улететь в другую жизнь, откуда все пережитое выглядело бы просто прискорбной историей.

1945-й: аэропорт Метрополитан, Ван-Найс, Калифорния