Уважаемый господин М. - Герман Кох (2014)

Несомненно, Ян Ландзаат тоже должен был натянуть носки и обуться в то утро второго рождественского дня, когда он покинул свою временную квартиру, которую снимал в Речном районе на юге Амстердама, чтобы провести несколько дней «у друзей в Париже». Поскольку «это ведь по пути», как он объяснит нам позже в тот же день, он сделал крюк через деревушку Терхофстеде (муниципалитет Слейс), лежащую километрах в пяти от побережья Зеландской Фландрии.

Его бурный роман с Лаурой Доменек закончился меньше чем за два месяца до этого. Он пытался не слишком переживать разрыв, но на его лице с каждым днем все явственнее читались внешние признаки крушения. Цвет лица из бронзового превратился в желтый, он не раз забывал побриться, а иногда во время утренних уроков даже задних парт достигал запах спиртного. Зачастую, стоя у доски, он на несколько минут погружался в свои мысли. В таких случаях приходилось неоднократно повторять вопрос, прежде чем получишь ответ.

За исключением того единственного раза, когда я поднял руку и спросил, насколько правдивы слухи о том, что Наполеон приказал утопить в Сене свою шестнадцатилетнюю любовницу. Господин Ландзаат медленно повернулся и посмотрел прямо на меня. Веки у него покраснели, под глазами лежали синие круги, как будто он всю ночь проплакал.

– И с чего бы вдруг ты этим заинтересовался? – спросил он.

Домик в Терхофстеде принадлежал родителям Лауры, которые уехали в Нью-Йорк на рождественские праздники, так что мы с ней были предоставлены самим себе. Узнав, что Лаура так решила, Ян Ландзаат сначала не мог поверить своим ушам. А когда услышал почему и ради кого, то, по словам Лауры, скривился.

– С этим? – произнес он.

Домик был белый и стоял на краю деревни. Утром я сначала любовался длинными черными волосами Лауры, разметавшимися по всей подушке. Иногда я давал ей поспать, но обычно будил. На окнах цвели ледяные цветы, а наверху не было отопления, поэтому после первой ночи мы перетащили матрас с чердака в гостиную и уложили перед старинной угольной печкой.

На самом деле вставали мы редко. Один раз – чтобы купить продукты в соседней деревне Ретраншемент, где был магазин. Мы пошли пешком, потому что ехать на велосипеде было слишком холодно, и всю дорогу крепко держались друг за друга. С бутылками дешевого вина и пива, яйцами и хлебом вернулись назад в домик.

Разница между днем и ночью расплывалась в бесконечную пустоту, в которой мы видели только друг друга – чтобы пытаться быть друг к другу все ближе и ближе. В тепле наших состегнутых вместе спальных мешков, на матрасе перед угольной печкой мир каждый день, каждый час, каждую минуту начинался заново.

В этой бесконечной пустоте было не так уж странно, что на второй рождественский день мы оделись и отправились в Ретраншемент, чтобы пополнить припасы. Немалое время простояли мы перед витриной закрытого магазина, не сразу поняв, что мир придерживается твердого расписания. Это был самый холодный день за всю неделю, с мостовой сдувало тонкий снежный туман. Снова смеркалось или снова светало – даже в этом больше не было абсолютной уверенности.

Так мы ни с чем начали отступление к своей теплой постели у печки. Вскоре за Ретраншементом дорога делает небольшой поворот. С середины этого поворота уже можно видеть первые дома Терхофстеде, в том числе и белый дом Лауриных родителей.

Лаура первой увидела, что у садовой ограды стоит машина. Кто-то опирался о капот – неясная фигура с такого расстояния, но все-таки явно человек. И снова не я, а Лаура тотчас же узнала в кремовом «фольксвагене-жуке» машину нашего учителя истории.

– Ой нет! – сказала она.

Она вцепилась в меня и за руку потащила обратно. В этом месте поворота не было ни домов, ни деревьев, за которыми можно было бы спрятаться. Единственный выход был в том, чтобы как можно скорее повернуть назад.

Но тут фигура отделилась от капота и шагнула на дорогу. Он нам помахал.

– Ой нет! – повторила Лаура. – Это ужасно!