Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес (1938)

– Именно так, – сказал он. – Я не имею даже смутного понятия, что на самом деле происходит. Но, тем не менее, считаю, – заговорил он с неожиданной для себя ненапускной серьезностью, – что все это следует прекратить естественным путем. Вчера я беседовал с Элиотом – мне кажется, я рассказывал потом об этом в бильярдной, но еще до вашего там появления, – и у меня сложилось впечатление, что он действительно намерен все бросить. День был такой же серый, как сегодня, но, знаете, для меня словно вдруг засияло солнце и птицы залились своими песнями.

– А золотые рыбки завиляли хвостами, которые им больше не нужны?

– Именно так. Я тут же отправил телеграмму своему агенту. И, вообразите, мое дело в шляпе.

– Какое именно дело?

На лице Хольма появилась актерская маска лукавства или хитрости.

– Дело с Кермодом, – пояснил он. – Я сразу же подумал о Кермоде. Если бы я оказался в зависимости еще и от этого второстепенного писаки, было бы просто невыносимо. Но выяснилось, что дело в шляпе, то есть все в порядке. Контракт обязывает меня играть только в пьесах, поставленных по книгам самого Элиота. И ничьим больше. Вот почему я искренне считаю, что все нужно просто тихо завершить.

– Теперь понятно. По крайней мере, в одном направлении вы четко и ясно видите перспективу.

– Но имейте в виду, – продолжил Хольм, словно до него дошло, что ему все же следует поддерживать свою репутацию, – пусть у меня и замутненное сознание, оно открыто для различных суждений. Я не замыкаюсь в рамках одной теории. И совершенно не разделяю точку зрения Чоуна, нагрянувшего ко мне с утра пораньше.

– Чоун успел посетить вас сегодня утром? – Эплби был откровенно удивлен.

– Еще птицы не проснулись, как заявился Чоун для профессиональной консультации.

– Для профессиональной консультации? Неужели он полагает, что и вы нуждаетесь…

– Эх, детектив-детектив! Вы все понимаете превратно. Чоуну понадобилась моя консультация. Он умнейший человек, если хотите знать. И, в отличие от этих ужасных газетчиков, понимает, что именно артист может лучше всех критиков оценить актерскую игру. Впрочем, когда-нибудь я сам стану театральным критиком и уж тогда буду есть что угодно и сколько угодно.

– Именно актер, – поправил его Эплби, – всегда лучше остальных годится на роль актера. И я не стал бы развивать эту идею дальше. Но расскажите мне о Чоуне.

Могло показаться, что бездумная болтовня Питера Хольма на мгновение испугала его самого и заставила поразмыслить над своими следующими словами, но то было лишь поверхностное впечатление. Он взял с туалетного столика флакон с какой-то ароматной жидкостью и обильно опрыскал ею свои каштановые волосы.

– Чоун, – сказал он, – всерьез решил взяться за старину Элиота. Как я понял, несколько лет назад Элиот был его пациентом. И теперь, заявляет он, его долг защитить бывшего подопечного.

– Что? Элиот был пациентом Чоуна? – Теперь Эплби всерьез заинтересовал их разговор. – Вы в этом уверены?

– Он не заявил мне об этом прямо, разумеется. Старый мозгоправ строго держится профессиональной этики, если его немного не раззадорить. Но у меня сложилось впечатление, что Элиот посещал Чоуна без ведома своей семьи. И сейчас доктор видит необходимость своего вмешательства. Вот для чего ему понадобилось узнать мою точку зрения; он посчитал, что это поможет ему все уладить. Поэтому я не особенно был рад ему помогать, как не стремлюсь помочь и вам. Я не хочу, чтобы все уладилось и вернулось в прежнюю колею. Если это случится, мне придется горько пожалеть.

– А Чоун? Каким образом он хочет уладить это дело? Что он задумал?

Но Хольм лишь покачал головой, а взгляд его снова стал пустым по сути, но лукавым по-актерски.

– Это секрет, – сказал он, – но могу вас заверить в одном: старикан ушел от меня до крайности довольный. Как мальчишка, поймавший особенно редкого жука. И, повторю еще раз, он проявил незаурядную смекалку, придя именно ко мне.