Шах-наме - Фирдоуси Хаким Абулькасим (1972)

Через Арванд-реку перевалили

И до неба всклубили тучу пыли.

В полях посев был вытоптан, спален,

И рухнули Иран и Вавилон.

Огни погасли в храмах оскверненных,

Все смолкло в городах опустошенных.

И диво — не осталось ни зубца

На гордых башнях царского дворца.

Значенье сна сегодня прояснилось,—

От нас навеки счастье отвратилось.

Кто был велик — в ничтожество впадет,

Кто низок был, тот высоко взойдет.

И зло распространится по вселенной;

Вред будет явным, благо — сокровенно.

В кишваре каждом сядет свой тиран,

И миром овладеет Ахриман.

Ночь наступает в мире — явно это,

Тьма воцарится, и не будет света.

Теперь мы, по совету мудрецов,

С отрядом наших верных удальцов

Направились к пределам Хорасана,

Где нам приют у каждого марзбана.

Как знать, какой нам жребий принесет

Вращающийся вечно небосвод?»

Шах Йездигерд направился в Хорасан, в город Тус, где его принял с почетом тамошний марзбан Махой Сури. В то же время Махой написал предательское письмо правителю Самарканда полководцу Бижану, советуя ему разбить остатки войск Йездигерда и захватить самого шаха в плен. Бижан последовал этому совету. Йездигерд потерпел поражение, но ему удалось бежать.

Йездигерд скрывается на мельнице

Шах показал и мужество в бою,

И доблесть, и решительность свою.

И многих славных витязей убил он,

Но принужден спасаться бегством был он.

Скакал он от погони налегке,

Совсем один — кабульский меч в руке.

Он мчался, словно молния из тучи;

Вдруг мельницу над речкою гремучей

Увидел. И, застигнутый бедой,

Укрылся он на мельнице пустой.

Вдоль речки Зарк туранцы следом рыщут,

Они царя за каждым камнем ищут.

Коня, спасаясь бегством, бросил шах

И меч оставил в золотых ножнах.

Вся сбруя чистым золотом сверкала,—

В глазах туранцев алчность запылала.

А шах, оставшись в мельнице пустой,

Нашел охапку там травы сухой,

И сел на ту охапку шах Ирана…

Таков закон обители обмана!

Паденье тем страшней, чем выше взлет.

Был трон царя вчера — как небосвод;

Теперь его удел — сидеть на сене

И горечь пить обид и сожалений.

Ты дорожишь обителью тщеты?

Иль грохота литавр не слышишь ты?[68]

«Пора! — взывает грохот отдаленный,—

Твоя могила у ступени тронной!..»

Во рту ни крошки, в сердце тяжело…

Так шах сидел, пока не рассвело.

Вернулся мельник в мельницу с зарею,

Принес травы охапку за спиною.

И онемел, увидев пред собой

Богатыря в кольчуге золотой.

Потом спросил царя: «О солнцеликий,

Как ты попал в безлюдный край наш дикий?

Тебе не место мельница, о князь,

Где лишь травы охапка, пыль и грязь.

Что ты за человек? У нас в пустыне

Таких, как ты, не видел я доныне».

«Иранец я, — ответил шах ему,—

От тюрков скрылся я в твоем дому».

И мельник подмигнул в ответ лукаво:

«Я беден, — не в укор такая слава;

Но коль не брезгуешь, то у меня

Есть и чеснок, и хлеб из ячменя.

Все принесу, поешь, хоть и несладко!

У бедняков всю жизнь во всем нехватка».