Тайные знаки - Сашнева Александра (2003)

Валерий прав, французы фамильярно и небрежно относятся к алкоголю, подумала она. На всех пьянках, которые Марго могла припомнить по Питеру, спиртное выпивали до последней капли, а бывало и посылали гонца — в Раше выпивки всегда мало, сколько бы ее ни было. Хотя и выпивка какая-то похабная. И вообще, вся жизнь — пища, шмотки, транспорт и даже погода — все какого-то второго сорта. Если столовая — то пахнет грязными тряпками, если автобус — то раздолбанный и набитый битком. Отчего так? Оттого ли, что людям приходится соглашаться на что попало? Оттого что хорошего не хватает на всех? Или от того, что никто никого не уважает, потому что, если бы уважали, разве посмели бы предлагать то, что предлагают? В Раше люди очень дешевые. Хотя есть и еще дешевле. (А еще есть страны, где живут на один доллар в месяц! Какие-нибудь племена человекоедов. А швейцарские коровы на два доллара! Правильно, дикарей есть нельзя — чего ж на них деньги тратить?) Так Марго просидела довольно долго, потягивая винцо и слушая, как хлопочет на кухне Аурелия. Было скучновато, но включить без спросу ящик или взять книгу — неловко. Комплексы, как сказал бы Жак. Когда утром у него она не могла выяснить какая дверь ведет в ванну, а какая в гальюн, Жак снисходительно ухмыльнулся и, покачав головой — complexes, complexes — сам открыл ей обе двери и включил свет в обоих кабинках.

Прошел час, и собаки ринулись в коридор, услышав заранее пришельца. А через пару минут и Марго услышала на лестнице шаги, потом скрябаниме ключа о замок. Дверь открылась, и в аппартамент вошел высокий поджарый, смахивающий чем-то на Мика Джаггера, мужчина. От старого рокера его отличали большие выпуклые очки в тонкой стальной оправе. Глаза за этими очками искрили, как искрят глаза драчливых уличных котов. Цвет кожи сообщал о том, что печень ведет непрестанную войну с алкоголем.

Аурелия появилась с кухни.

— Здравствуй, мое солнышко! — улыбаясь, сказала она и, привстав на цыпочки, потянулась к лицу пришедшего. Они совершили ритуальное троекратное целование, означающее у французов приветствие.

— Хай! — махнул рукой мужчина.

Коша улыбнулась и смутилась. Французы строили глазки напропалую просто так, из вежливости. Это интуитивно чувствовалось, но напрягало. Она не умела кокетничать из приличия и оставаться внутри равнодушной.

— Марго, Лео, — представила их друг другу Аурелия, и Лео, не раздевшись, прямо в плаще (длинном и черном, как у Алена Делона в кино), наклонился поцеловать гостью. Его дыхание содержало запах коньяка и сигарет «Голуаз», одежда оставила около Марго молекулы приятного мужского одеколона. Три поцелуя у щеки — парижская необходимость.

Вместе с Лео пришел шум.

Муж Аурелии все делал шумно — дышал, ходил, говорил — словно метил этим шумом территорию квартиры, словно объявлял, что он здесь самый хозяин. Собаки таскались за ним хвостом. Удалившись на некоторое время, чтобы раздеться, Лео вскоре через пару минут появился вновь.

— Ты же русская? Ты, наверное, любишь водку! — оживленно предположил он, усаживаясь в то кресло, где лежала овчарка. — Бонни, подвинься!

Марго улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Я — вино. Водка мне надоела дома.

«Тюилери, тюилери!» — крикнула птица в скверике за окном, и Марго обернулась к открытой двери балкона. Февраль. Орешки, красное вино и крик птицы в теплых сумерках составляли вкус Парижа, тогда как Питер навсегда запомнился растворимыми кубиками бульона, засохшими корками хлеба и понурыми полупустыми трамваями.

— На твой вкус! — месье Пуллет налил себе золотистого маслянистого «Арманьяка», а Коше вина.

— Чин-чин!

Золотистая влага выплеснулась из бокала в огромную пасть мсье Пулетт. Лео со стуком поставил бокал на столик, и Марго с удивлением увидела, как по внутренней поверхности стекла медленно оплыла сиропообразная волна. Мсье Пуллет щелкнул пультом телевизора.