Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал (1974)

Несколько человек, одетые в одни только пестрые пареу, вооружились острогами и нырнули в бушующее море, чтобы поохотиться на рыб и лангустов. Остальные поднялись на пропеченный солнцем склон: белый, сухой, стерильный песок, мелкие камни, голые плиты… И ослепительно яркий свет, словно на коралловом пляже. Тут и там торчали сухие кустики с толстыми кожистыми листьями. И вся растительность. Ни дерева, ни травинки, солнце без помех жгло не защищенную древесными кронами землю. Кругом простиралась подлинная пустыня. Изредка попадались мертвые белые стволы без коры, без листвы, будто выгоревшие кости. Голые сучья призрачными пальцами тянулись к голубому небу.

И всюду валялись побеленные солнцем кости, кривые рога, черепа животных. Куда ни повернись, одна картина: источенные ветром камни, сухой кустарник, скрюченные овечьи скелеты. На мертвом дереве сидел и кукарекал одичавший петух, издалека ему откликался другой.

Когда-то здесь жили люди. Нам встречались старые полинезийские фундаменты паэпаэ, искусно сложенные из валунов. На Маркизских островах строители всегда заботились о том, чтобы пол дома был поднят достаточно высоко над сырой лесной почвой. Сырой почвой… На Мотане от нее не осталось и следа. Нигде ни капли влаги, сплошь сухой песок. Правда, в ложбинах и ущельях мы увидели высохшие русла с глубокими заводями. От этой картины полного безводья сразу стало как-то сухо во рту… А соленый душ, которым нас обдали разбивающиеся о камни волны на наветренной стороне острова, заставил еще острее ощутить нехватку питьевой воды.

Мы шли без провожатого, да он и не был нужен, чтобы ориентироваться на этом голом клочке земли и разобраться, что тут произошло. Остров Мотане представлял собой поле битвы, на котором современный человек одолел природу. На других островах архипелага дебри победили. Здесь — нет. Там, где победили дебри, человек вполне мог обосноваться вновь. Здесь — нет. На Фату-Хиве и на Хива-Оа мы видели последствия стараний белого человека утвердиться и улучшить условия для себя и полинезийских хозяев. Он ввел свой образ жизни, привез своих домашних животных — и нарушил баланс природной среды. И когда его попытки «помочь» островитянам потерпели крах, он отступил, испугавшись собственной тени. А дебри шли за ним по пятам, местами до самого берега, и вернули всю потерянную территорию.

На Мотане получилось иначе. Остров был мал, чересчур мал, чтобы выстоять в неравном бою. Со времени прихода первых европейцев на Маркизских островах шла непрерывная жестокая борьба за существование, и борьба эта потребовала немалых жертв. В 1773 году, по подсчетам капитана Кука, на Маркизских островах жило 100 тысяч человек. Следом за ним явились европейские поселенцы, китобои, миссионеры, и началась трагедия. Сто лет спустя, в 1883 году, перепись населения дала цифру 4 865 жителей. Этнолог Ральф Линтон в 1920 году насчитал около трех тысяч, из которых многие были китайцами или метисами; на Тахуате ему сообщили, что смертность чуть не в сто раз превышает рождаемость. Возможно, какие-то из этих цифр преувеличены, но все равно потери в борьбе против привезенных европейцами инфекций и нового образа жизни достигали потрясающих размеров. На Мотане вообще не осталось никого, кто мог бы рассказать о прошлом этого острова призраков.

Поднявшись повыше, мы впервые увидели какуюто живность. Две-три овцы с ягнятами, испуганно блея, бросились наутек в сухой кустарник. Маленькие, тощие, облезлые… Трое босых матросов с «Моаны» ринулись вдогонку и легко настигли изможденную скотинку. Охотники попросту хватали овец руками и несли к берегу, взвалив добычу себе на плечи. Мы с Лив молча смотрели на это печальное зрелище. Повернувшись к нам, замыкающий с торжествующим смехом сказал, что мы можем подождать здесь, они еще вернутся, чтобы продолжать охоту. Овечки костлявые, мяса на них маловато.