Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал (1974)

Ослепительное солнце показалось мне луной, озаряющей заброшенное кладбище. Призрачно-белые деревья среди костей и черепов — словно памятники над разоренными могилами. Полдень сменился полночью.

Вот еще один каменный фундамент, древний паэпаэ. Некогда на нем стоял дом. И была дверь, через которую сновали детишки и входили, пригнувшись, мужчины с острогами в руках. А в доме женщины их ждали с ароматным пои-пои и печеными хлебными плодами. Может быть, как раз вот эти голые ветви иссохшего дерева некогда гнулись под тяжестью плодов.

Но в голубом заливе за рощей бросил якорь большой европейский парусник. Люди в треуголках и странных одеждах, с грохочущим огнестрельным оружием сошли на берег, требуя воды, плодов, поросят, женщин. С собой они привезли странных животных с длинными зубами на голове, привезли ром и рецепты напитков, куда более крепких, чем невинная местная каза, привезли свои обычаи и нравы, привезли заразные болезни. Островитяне все принимали с восхищением и благодарностью. Пришел конец дикости в Полинезии. Заодно пришел конец полинезийской культуре. А на Мотане всему пришел конец. Может быть, последний житель острова испустил дух на панданусовой циновке. Как раз на этом паэпаэ, где мы присели отдохнуть. Может быть, последняя семья, отчаявшись, села на лодку и бежала на Хива-Оа, чьи вершины можно было различить на горизонте в ясную погоду. Может быть, последним жителем острова был ребенок, одиноко бродивший среди деревьев и животных. Нам остается только догадываться.

Но мы точно знаем, что брошенный людьми остров одичал. Самыми живучими оказались овцы. Те самые овцы, которые, по мысли белого человека, должны были стать последним добавлением к тому, чем сама природа облагодетельствовала островок. На материке хищники помогли бы поддерживать естественное равновесие, позаботились бы о том, чтобы от каждой одичавшей пары в среднем оставалось не больше двух ягнят. Но на Мотане с исчезновением человека ничто не мешало овцам размножаться сверх всякой меры. Многочисленные стада поедали траву, листья, выгрызали корешки, обгладывали кору, так что деревья зачахли и остров превратился в пустыню. Без деревьев, прикрывающих землю от жгучих лучей солнца, без корней, удерживающих влагу, каждая капля дождя уходила в глубь грунта. Без питания высохли ручейки и речушки, не осталось никакого намека на влагу. Биологические часы Мотане не просто остановились — они пошли назад, и теперь стрелки показывали случайному гостю, как примерно выглядела наша планета до того, как из моря на сушу пришла жизнь. Если матросам «Моаны» удастся выловить последних тощих овец, этот миниатюрный мирок уподобится планете Земля той поры, когда только океан и воздух были освоены живыми организмами. Той далекой поры, когда время точило камень, превращая его в песок, когда песок и вода с помощью солнца наполнили сперва моря, потом воздух тварями, которые плавали и летали вдоль безжизненных берегов. Сколько миллионов лет пришлось бы нам просидеть на паэпаэ, дожидаясь, когда выброшенные на берег водоросли снова обратятся в траву и деревья? Когда рыбы снова выберутся на сушу и обзаведутся легкими, конечностями, мехом? Наверно, предки маленькой рыбешки, которую мы видели на Фату-Хиве, сотни тысяч лет резвились на приморских скалах, однако ни одна из них не сделала даже первого шага на долгом пути к превращению в кенгуру или обезьяну.

Нет уж, лучше поберечь тот мир, который нам достался. Очень много времени понадобится, чтобы образовался новый…

Мы успели задремать, сидя на паэпаэ, когда матросы наконец прекратили охоту и пришло время возвращаться на «Моану». Чистые воды вокруг островка кишели морской живностью. Среди богатого улова, добытого ныряльщиками, было много жирных мурен. Сваренные в кокосовом соку из захваченных с ХиваОа зеленых орехов, эти чудовища оказались куда вкуснее, чем рагу из тощих овечек.