Убийство Маргарет Тэтчер - Хилари Мантел (2014)

Я обитаю, как уже говорилось, в крохотной пещерке, выходящей в приемную, моя дверь представляет собой нечто вроде служебного люка. Беттина говорит, что у меня тут прямо Пиккадилли-серкус (ей почему-то кажется, что это сравнение — жутко оригинальное). Все наши врачи неизбежно проходят мимо по пути на работу и с работы. Просовывают головы в люк и бросают вполголоса: «Мисс Тодд, в следующий раз уберитесь как положено».

Я отвечаю: «Как скажете, доктор». Лезу в шкаф, достаю тряпку. «Доктор, — говорю я, — познакомьтесь с пылежоркой. Пылежорка, это доктор. С этого дня вы часто будете встречаться».

Уборка вообще-то в мои служебные обязанности не входит. Ею занимаются по ночам миссис Ранатунга со своим сыном Деннисом, а я их не контролирую — спать-то надо. Доктор Мазок, гинеколог, работодатель миссис Батхерст, особенно привередничает: мол, стол должен сверкать. Короче, наши врачи не желают раскошеливаться на профессиональный клининг, зато требуют почтения и почитания, ожидают от меня того же пиетета, с каким к ним относятся их студенты-медики. Доктор Мазок, как говорит миссис Батхерст, мужчина амбициозный и работает чуть ли не круглые сутки. Живет он в Стейнсе, почти рядом со мной, но в доме куда приличнее, а по вечерам делает аборты в клинике в Слау. Порой, когда он забегает за своей почтой, я ему говорю: «Ой, доктор! У вас руки грязные». Он раздраженно вскидывает ладони к лицу, внимательно разглядывает. «Да-да, вон там», — указываю я. Забавно наблюдать, как он пристально изучает манжеты в поисках пятен крови. Я беру свое, понимаете? Платят мне немного, зато я могу позволить себе такую вот роскошь.

Другой наш врач на полную ставку — Кусь-Кусь, дантист. У него собственная маленькая приемная, где пациенты томятся в ожидании, пока не подействует обезболивающее. Его фокус в том, что он дожидается, покуда пациент не окажется в кресле — пленник с онемевшими губами, полон рот чужих пальцев, — и принимается излагать свои взгляды обо всем на свете. Паков[14] надо гнать и все такое: причем витиевато, как и подобает человеку с указанием степени после имени на табличке. Я направляю его пациентов обратно в реальный мир, с кривыми лицами, с мозгами, шкворчащими, будто сало. Даже предоставься им возможность, рискнули бы они ему противоречить? А вдруг он припомнит им это в следующий раз?

Впрочем, надо отдать должное Кусь-Кусю — он не такой жадный, как прочие врачи. Миссис Батхерст, к примеру, он слабал весь рот относительно дешево.

«У вас проблемы с зубами, миссис Батхерст?» — спросила Беттина своим обычным тоном, приторное мурлыканье.

«Когда я была подростком, — ответила миссис Батхерст, — меня заставили носить скобки. Мои десны с тех пор очень нежные». Она сделала такое движение, словно вытерла кровь с губ. Пальцы у нее длинные — с жуткими, обгрызенными ногтями. Думаю, все очевидно; она из тех людей, кто не любит вспоминать свое детство.

Помню тот день, когда миссис Батхерст появилась в дверях с резюме в сумочке: женщина неопределенного возраста, землистая кожа, черные, тронутые сединой волосы зачесаны вверх и закреплены заколками. Темная накидка смотрелась на ней вполне уместно благодаря высокому росту. Она носила эту накидку все лето, и в августе люди на улицах таращились ей вслед. Возможно, когда-то накидка была частью ее формы, наряд медсестры, ну, сами знаете. А потом стало жалко выбрасывать, вещь-то хорошая.

Только в конце июня она соизволила одарить меня улыбкой и сказала: «Можешь звать меня Лиз». Я честно пыталась, но так и не набралась уверенности; для меня, боюсь, она навсегда останется миссис Батхерст. И все-таки я порадовалась тому, что она, похоже, не против наладить отношения. Видите ли, у меня были некоторые проблемы в личной жизни — слишком сложные, чтобы здесь в них вдаваться, — и, наверное, я подыскивала себе наперсницу, пожилую женщину, которой можно довериться.