Убийство Маргарет Тэтчер - Хилари Мантел (2014)

«Все сложно», — вздыхает Беттина, прикасаясь к крестику. В Мельбурне ее приучили быть милой и уклончивой. Иногда, правда, она срывается, принимается вопить: «Боже всемогущий, я потеряла сегодняшний образец, о, Джеронимо Г. Джонс!»[12] «Слушай, успокойся, — говорю я, — наверняка ты ничего не теряла». Она принимается пересчитывать свои стеклянные трубочки, сверяет количество направлений и выясняет, что все в порядке. Быть может, в один прекрасный день что-то пойдет не так, она перепутает образцы, и какому-то здоровенному волосатому парню сообщат, что у него недостаток эстрогена, из-за чего рекомендуется посетить медицинскую консультацию по вопросам менопаузы. А пока если жалобы и бывают, они попросту теряются в дебрях бюрократии. Пациенты не должны думать, что раз они платят за лечение, то заслуживают уважения к себе. Ну да, приличия мы стараемся соблюдать, особенно когда отправляем чеки на оплату:

«Доктор Перелом свидетельствует свое уважение и напоминает, что его гонорар составляет 300 гиней».

Но когда пациенты не слышат, эмоций никто не сдерживает: «Проклятые невротики! Всезнайки, мать их! Являются на голубом глазу, еще и внимания требуют! Вопросы задают, черт! Мне, человеку из Бартс!»[13]

Вы, наверное, думаете, что нельзя быть настолько циничной. Но я всегда воспринимала Харли-стрит безнадежной — очень длинной, очень однообразной улицей, бесконечные перила, медные таблички и филенчатые темные двери, абсолютно одинаковые во всех домах. Интересно, снится ли она пациентам, как снится мне, этими липкими летними утренниками: в моих снах улица тянется не только в пространстве, но и во времени, и потому в ее конце не Мэрилебон-роуд и не Кавендиш-сквер, а смерть, кончина и место, где люди находятся до своего рождения. Естественно, ничего подобного я не рассказываю ни Беттине, ни миссис Батхерст. Ради пациентов мы должны сохранять веселый, дружелюбный вид на протяжении рабочего дня.

Наши помещения, кстати, для поднятия настроения совсем не предназначены. Даже если вы никогда не бывали на Харли-стрит, вам, скорее всего, представляются кожаные диваны, латунные лампы с темно-зелеными абажурами, кофейные столики тисового дерева со стопками журналов «Сельская жизнь» — в общем, картинка, которая предполагает, что если уж прощаться с жизнью, то делать это достойно и стильно. Наша приемная вовсе не такая. Наши кресла разномастные, лоснятся от жира там, где с кожей соприкасаются затылки и руки. Есть даже один кухонный стул, с красным пластиковым сиденьем. Что касается чтива, старина Перелом таскает из дома прочитанные журналы по рыболовству — «Что за личинка?» и тому подобное. Признаться, я забыла, почему мы прозвали его Переломом. Обычно мы даем врачам прозвища по специальностям, а Перелом — не хирург и не ортопед. Возможно, причина в том, как выглядят его пациенты — тощие, рахитичные, так и ждешь, что на следующем шаге переломают себе конечности. На первый прием они являются разгоряченные, раскрасневшиеся, гордо вышагивающие в твиде и кашемире — а затем, когда мы видим их снова, они уже слишком слабы, чтобы подниматься по лестнице.

Вот с пациентами Гландов все отлично. Это эндокринолог с верхнего этажа. Женщина, между прочим, с жуткой одышкой. «Сделайте меня нормальным», — умоляют ее пациенты, будто она обладает абсолютной властью над миром. Она лечит предменструальный синдром и случаи, сулящие перемены в жизни: прописывает гормоны, которые способствуют набору веса. Пациентки приходят бледными и печальными, слегка озлобленными и не в себе, ручки трясутся, ножки дрожат — а пару месяцев спустя возвращаются, заходясь в хохоте, дородные и отдувающиеся, с двойными подбородками и раздутыми лодыжками, безумные глаза прячутся в глубинах новой плоти.