Свечи на ветру - Григорий Канович (1979)

– Когда ты, старина, почиешь в бозе, – говорил, бывало, Иосиф, отстегивая в кабаке деревяшку и кладя ее, как полено, под стол, на котором сиротливо поблескивали две чарки, – я подберу для тебя такое местечко, что все от зависти лопнут. А зарою тебя так глубоко, что твоя старуха ни за что к тебе не проберется, хоть на том свете оставит тебя в покое.

– А может, ты раньше меня умрешь, – беззлобно возражал дед, хмельной от великодушия и свободы.

– Нельзя мне, старина, помирать, – убеждал деда могильщик. – Такие вот делишки.

– Почему это тебе нельзя?

– Кто же будет мертвых закапывать? Умрет, к примеру, портной. Ну и что? Портных как собак нерезаных, приходи, они тебе все, вплоть до савана, сошьют. Или часовщик. Часовщиков в местечке больше, чем часов. А могильщик один на всех. Пока другой родится, пока его обучат…

– Могильщик – не часовщик. Его обучить недолго. Сунул лопату, показал место и сказал: «Рой, приятель!» – буркнул дед.

– Тебя послушать – каждый может быть могильщиком. Нет, старина… Есть и в нашем ремесле секреты…

– Да перестаньте вы! – сердился трактирщик. – Нашли о чем за чаркой болтать. Вы лучше за сорванцом последите. Сейчас он, Иосиф, твою культяшку подожжет. Эй, ты, Даниил, а ну вылезай из-под стола, постреленок!

Пока дед и могильщик спорили, я, бывало, сидел под столом и осматривал деревяшку. От нее несло, как от старой хаты-развалюхи, плесенью и глиной. Однажды я чуть не поджег ее, но гробовщик отнял у меня спички.

– Моя нога, Даниил, в огне не горит и в воде не тонет. Такие вот делишки… Хочешь быть могильщиком?

– Не хочу.

– Дурак, – беззлобно заметил гробовщик. – Самая спокойная должность на земле. Никогда не услышишь ни одного грубого слова от хозяина или от хозяйки.

– А кто они, ваши хозяева?

– Хозяин – Бог. Хозяйка – смерть. Такие вот делишки…

Бабушка его побаивалась. Он закопал мою маму. Но мало ли кого он за свою долгую жизнь закопал? Под соснами покоились его жена и два сына.

Каждый год Иосиф покупал в лавке новую лопату, и, пока он ее, блестящую, со свежим белым черенком, проносил по местечку, все наблюдали за ним с почтительным страхом…

– Добрый день, – поздоровался могильщик и глянул на меня с сочувствием и удивлением. – Хвораешь, Даниил?

– Хвораю.

– А я все жду, когда же ты ко мне придешь учиться. Я из тебя сделаю такого мастера, какого еще у нас в местечке не было. Тебя будут приглашать на похороны из других мест. Может, даже из самой столицы.

– Руки у меня слабые, – отнекивался я.

– Окрепнут, – сказал могильщик и протянул деду свою кривую, заскорузлую, как корень, руку.

– Ну и пол же у вас, – пристыдил он деда, когда снова увяз деревяшкой в щели между половицами.

– Садись, – сказал дед. – И сними ее, – он ткнул пальцем в культяшку.

– Ненадолго я. Не одолжишь ли ты мне…

– Ты же знаешь: все деньги у нее…

– Да мне не деньги нужны. Кошка.

– Кошка? – У деда от удивления выпала изо рта самокрутка.

– Мыши одолели. Скребутся ночами, свадьбы, что ли, справляют. Совсем обнаглели.

– Да что, в местечке кошек нет? Вон сколько бегает! – дед махнул рукой в сторону улицы.

– Они-то бегают, да вот я свое отбегал.

– От нашей кошки ни проку, ни корысти, – гнул свое дед. Без бабушки он не отваживался одолжить кошку. – Она ненамного моложе нас. У нее и нюх-то на мышей пропал.

Могильщик слушал деда с каким-то странным равнодушием, как слушают неизлечимого больного, и на его широком, как лопата, землистом лице репейником топорщилась колючая щетина, а на лбу вздувалась толстая жила.

– В твоем возрасте грешно так бояться, – сказал он деду.

– А я смерти не боюсь, – невпопад выпалил дед, все еще надеясь, что могильщик хоть в моем присутствии не станет честить бабушку.

– Смерти, может, и не боишься. А вот старухи своей…

– Прошу тебя, Иосиф… – взмолился дед.