Приглашение в замок - Ануй Жан (1946)

Мать. Повернись. Еще раз. Держись прямо. Право, дорогой мсье Орас, я сама диву даюсь, глядя на эту девочку. Когда она в платье – худышка худышкой, а разденется, ну прямо пышечка. Распутини – это ее наставник в «Опера» – объясняет это тем, что она прекрасно сложена. И в самом деле – не подумайте, что во мне говорит мать, – у нее восхитительные ноги. Вот наш дорогой друг вам это подтвердит – он не раз видел ее в пачке.

Роменвиль (смутившись). Гм! Я считаю, что она все еще слишком бледна. Но мы дадим ей витамины. Да-да, витамины.

Мать. Бледна! Ах вы, клеветник! Да вы поглядите на нее! У нее щечки как розы!

Роменвиль. Гм, гм! Свежий деревенский воздух идет ей на пользу. Ах, деревня, деревня! Здоровые радости…

Мать. Побойтесь Бога! В деревне она изнывает со скуки! Она вся в меня. Мы обе – тепличные растения, парижанки, артистки. Под открытым небом мы чахнем. Но наш милый друг так настаивал…

Роменвиль. Здоровье прежде всего. Прежде всего здоровье.

Мать. Противный деспот! Ах, мсье Орас, он тиранит своих друзей! Не терпит, чтобы его покидали надолго. Его пригласили сюда – вот он и потребовал, чтобы малютка поехала следом.

Роменвиль. Черт возьми, я видел, что она бледна… И я решил…

Мать. Ну конечно, конечно. Еще бы! Мы вас прощаем, мы же знаем, что все это из дружеских чувств. Ведь и тогда, когда вы захотели, чтобы она училась плаванию…

Роменвиль (замешательство которого растет). Все должны уметь плавать.

Мать. Он сам ходил в бассейн, чтобы наблюдать за ней. И однажды чуть не свалился в воду прямо в одежде.

Роменвиль (вне себя). Вот я вам и говорю, что все должны уметь плавать! Но мы тут болтаем, болтаем… а Орас должен дать наставления Изабелле. Дорогая моя, я уверен, что вам будет любопытно поглядеть на съезд гостей. Что, если мы пойдем ко мне? Моя комната выходит на север, но оттуда все видно.

Мать. Да-да. Оставим их. Тсс! Правда, я тоже сгораю от желания узнать тайну. Но девочка завтра мне все расскажет. Пойдемте. Я скроюсь от людских глаз, как безобразная ночная бабочка, которой не место в блеске праздничных огней.

Роменвиль (в исступлении подталкивает ее к выходу). Вот-вот. Безобразная ночная бабочка. Идемте. Уже подъезжают первые машины.

Орас. Ужин вам подадут в комнату.

Мать. Ах, какой там ужин! Черствую корку! Черствую корку и стакан воды для бедной Золушки! А ты, счастливица, развлекайся! И мне когда-то было двадцать лет. И не так уж давно!.. Ах, она очаровательна! (Выходит, увлекаемая Роменвилем.)

Орас (смотрит на Изабеллу; тихо). И красная как рак.

Изабелла. Мне стыдно.

Орас. Зря.

Изабелла. Вам легко говорить. А у меня щеки горят. И в глазах щиплет. А в горле застрял ком, и вообще мне хочется провалиться сквозь землю.

Орас. А, по-моему, ваша матушка презабавная женщина.

Изабелла. Может, она и мне казалась бы презабавной, если бы… (Осеклась.)

Орас. Она артистка?

Изабелла. Она дает уроки музыки.

Орас. Если бы вы хоть раз слышали, как дамы из так называемого «хорошего общества» выхваляют своих дочерей на благотворительном базаре, вы перестали бы негодовать. Ваша матушка – сама скромность.

Изабелла. Я не пышечка. И не худышка. И ноги у меня не восхитительные. И вообще я хочу уехать.

Орас. Пока не кончился бал – это невозможно!

Изабелла. Мне стыдно.