Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - Найфи Стивен

В попытке окончательно не пасть духом Винсент завязал переписку с уже замужней Каролиной Ханебек и теперь обращался только к ней, начиная письма приветствиями Lieve Carolien[11] и Mijn beste Carolien.[12] Со свойственной ему одержимостью он посылал ей полные многозначительных намеков стихи и гравюры с изображением белокурых молодых леди в кокетливых позах. В одном из писем он полностью процитировал стихотворение Джона Китса «Канун Святого Марка» (о деве «милой и простой» с ее «головкой золотой») и порекомендовал прочесть другое его стихотворение («слишком длинное, чтобы привести его здесь»), которое изобиловало эротическими образами. В другой раз он отправил ей отрывок из популярного сочинения Жюля Мишле «Любовь», где герой описывает, как образ женщины в осеннем саду напомнил ему некогда виденный портрет дамы, что завладела его сердцем «так ненароком, так всерьез…». Воскрешая в памяти прошлые отношения, он облекал их в слова, более подходящие разлученным любовникам, нежели просто светским приятелям, и советовал ей прочесть поэму Лонгфелло «Эванджелина» – историю молодого акадийца, оторванного от предмета своей любви.

Чего добивался Винсент, пытаясь соблазнить счастливую в замужестве Каролину? Это была первая из целой череды попыток настойчивостью добиться благосклонности – и все эти попытки потерпели крах. В первый, но далеко не в последний раз Винсент демонстрировал склонность к выдуманным отношениям, а заодно и пример того, как далеко он готов был зайти в погоне за иллюзией. Кроме того, переписка с Каролиной свидетельствует, что уже тогда Винсенту было свойственно искать утешения – то есть способ примирить враждебную реальность и мечты о счастливой жизни – в литературе и искусстве. Он рассказывал Каролине о своих поисках «родины… того уголка мира, куда мы приезжаем, чтобы остаться навсегда». «[Я] еще не нашел этого места, – писал он, – но стремлюсь к нему и, может быть, когда-нибудь смогу его достичь».

Осенью 1873 г. родители Винсента отметили новое, необычное настроение в посланиях старшего сына. «Нам приходят радостные письма», – с некоторым удивлением сообщает Дорус. Причиной тому, однако, была не Каролина Ханебек, которая, разумеется, отвергла странные ухаживания: Винсент нашел себе новую семью.

Винсенту оставалось жить семнадцать лет, и все эти годы он будет регулярно предпринимать попытки сблизиться с разными семьями, все больше отдаляясь от своей. К этому времени он как минимум однажды уже пытался обрести эрзац-семью в Гааге: в надежде стать своим в сплоченном семействе Терстеха он старательно завоевывал привязанность его маленькой дочки Бетси. Возможно, аналогичную попытку он предпринял и здесь, навещая дома жену и детей своего начальника Чарлза Обаха. Особенно трогали Винсента истории семей, где потеряли отца и мужа или где его никогда не было. В кои-то веки чувствуя себя нужным, он рвался заполнить эту пустоту.

Урсула Лойер и ее дочь Евгения должны были казаться ему именно такой семьей. Винсент снял комнату в доме номер 87 на Хэкфорд-роуд в Брикстоне, где мать с дочерью содержали небольшую школу для мальчиков. Аренда здесь была дешевле, а путь до работы занимал куда меньше времени (менее часа). С самого начала пятидесятивосьмилетняя вдова Урсула и девятнадцатилетняя Евгения, должно быть, показались Винсенту родственными душами: обиженные судьбой, странствующие в поисках «родины». Даже фамилия Лойер была грубо пересажена с родной почвы и потеряла свое милое французское звучание – Луайе, превратившись здесь в резкое английское Лойер.[13]

Урсула и Евгения Лойер

Дочь капитана дальнего плавания, Урсула обладала стоицизмом видавших многое женщин из семей моряков. «Ее имя вписано в книгу судьбы», – торжественно возвестил Винсент. Урсула была миниатюрная, худенькая, с непропорционально крупными чертами лица. Пережитые несчастья не сломили ее: «добрая душа», в которой «не было ни намека на уныние», как спустя годы описывала ее внучка.