Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - Найфи Стивен

Несомненно «лучшей из книг» для обитателей пасторского дома всегда оставалась Библия, но это не мешало их книжным полкам прогибаться под тяжестью томов душеполезной классики: здесь были сочинения немецких романтиков (Шиллера, Гёте, Уланда, Гейне), Шекспира (в переводе на нидерландский) и даже несколько произведений французских авторов – Мольера и Дюма. При этом решительно исключались книги, считавшиеся необязательными или скандальными, вроде «Фауста» Гёте, романов Бальзака, Байрона, Жорж Санд и, позднее, Золя: их Анна отвергла как «плоды великих умов, но порочных душ». Самое значительное произведение голландской литературы того времени – роман «Макс Хавелар», написанный Эдуардом Деккером под псевдонимом Мультатули, также был отклонен: на его страницах автор подверг гневной критике голландское колониальное присутствие в Индонезии и ханжескую добродетель и самодовольство голландского среднего класса. Популярные книги для детей, в особенности американские рассказы о ковбоях и индейцах, считались «чересчур возбуждающими», а потому неподходящими для правильного воспитания.

Особое место среди литературных пристрастий семьи Ван Гог, как и у многих читающих семей викторианской Европы, занимали сентиментальные истории. Каждый стремился заполучить последнюю книгу Чарлза Диккенса или его соотечественника Эдварда Бульвер-Литтона. Перевод романа Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» появился в Зюндерте всего год спустя после публикации в американской газете «Национальная эра» его последней части – как раз к рождению Винсента; в доме пастора, как и повсюду, он вызвал самое горячее одобрение.

Верными путями в мир «правильной литературы» для детей семьи Ван Гог считались поэзия и сказки. Стихи заучивали наизусть и декламировали: помимо образовательной пользы, такой способ изучения поэзии должен был привить детям добродетель, благочестие и послушание. Слово «сказки» в доме пастора означало только одно – сказки Ганса Христиана Андерсена. К тому времени, когда у Анны появились дети, истории про Гадкого утенка, Принцессу на горошине, новое платье короля и Русалочку уже прославились на весь мир. Сказки Андерсена, избегая назойливого христианского морализаторства и слишком откровенной дидактики, сумели передать то новое, более сложное и эксцентричное представление о детстве, которое сформировалось в атмосфере викторианской праздности. Цензоры из пасторского дома проглядели скрытый бунт в историях, где обнажались всевозможные человеческие изъяны, а счастливый конец был редкостью.

Впоследствии пристрастия Винсента вышли далеко за пределы перечня литературы, заслужившей одобрение родителей. Но прочитанные в детстве книги задали определенную траекторию. На всю жизнь сохранив любовь к чтению, Винсент с невероятной скоростью глотал книгу за книгой. Заинтересовавшись автором, Винсент за несколько недель осваивал все его литературное наследие. В детстве ему, должно быть, нравилось учить стихи наизусть, и, повзрослев, он продолжал заполнять память бесчисленными поэтическими опусами, рассыпая цитаты из них по страницам своих писем и днями напролет переписывая их – без единой помарки – в альбомы. Сохранил он и любовь к сказкам Андерсена. Яркий фантазийный мир антропоморфных растений и персонифицированных абстракций, преувеличенных чувств и афористичной образности, несомненно, наложил отпечаток на воображение Винсента. Десятки лет спустя он назовет сказки Андерсена «восхитительными… прекрасными и настоящими».