Ван Гог. Жизнь. Том 1. Том 2 - Найфи Стивен

На следующий день Винсент застал всех врасплох, нагрянув в гости к другому родственнику – известному проповеднику Йоханнесу Стриккеру, которого он, вероятно, надеялся склонить на свою сторону. Несмотря то что Винсенту так и не удалось заручиться поддержкой Стриккера, он пребывал в приподнятом настроении и был полон смутных надежд, покидая Амстердам 19 марта. Вместо того чтобы убедить его не сворачивать с пути стабильности, эта поездка лишь укрепила желание Винсента служить Господу.

Только на этот раз Винсент объяснил свое намерение. «Я всем сердцем желаю – и горячо о том молюсь, – чтобы духовные устремления отца и деда продолжились во мне», – писал он Тео спустя несколько дней после отъезда из Амстердама.

Винсент принял решение: он хочет быть священником, как и его отец. «Если настанет день, когда я обрету счастье стать священником, и если я смогу выполнять свои обязанности так же, как мой отец, – писал он, – я буду бесконечно благодарен Господу».

Чтобы прийти к этой мысли, Винсент проделал долгий путь от одиноких размышлений в комнате на Кеннингтон-роуд; долгий путь от людского моря Метрополитен Табернакл и брайтонского прилива религиозного чувства; долгий путь от апокалиптических страстей Мишле и сумрачного христианства Карлейля. Не говоря о «Подражании Христу» – второй библии Винсента: менее всего эта книга могла привести его к мысли стать пастором в голландской провинции. Фома Кемпийский призывал к отречению от мира – позиции, прямо противоположной активному участию Доруса в политической, социальной и финансовой жизни прихожан. Что сказал бы Иисус «Подражания» о выселении вдов за неуплату аренды? И разве нашлось бы в церкви отца Винсента место евангелизму методистов из Ричмонда или конгрегационалистов из Тернэм-Грин? Разве нашлось бы в ней место мессианскому фанатизму, который заставлял миссионеров в поисках душ, ищущих спасения, отправляться в Южную Америку или на угольные шахты? Дорога Винсента приводила его в церкви, где душа ценилась превыше разума, а искреннее чувство – выше образования; в церкви, где молодой иностранец, не имевший ничего, кроме непроизносимого имени и страстного желания служить Богу, мог открыть свое сердце, – как все это было далеко от Церкви отца, где веками кровопролитий выковалась куда более сдержанная и взвешенная религиозность.

И все же, невзирая на отклонения и препоны, путь паломника всегда вел Винсента в этом направлении. С того самого дня, когда он, незадолго до своего первого фиаско в Гааге, сжег присланные отцом воодушевляющие брошюры, Винсент пришел к мысли, что религия – единственная дорога к примирению. Даже когда обуреваемый фанатизмом Винсент отвергал «Любовь» Мишле и осуждал Глэдвелла за граничащую с идолопоклонничеством гордость своим родителем, его собственные письма были полны признаний в мучительной любви к отцу и восхищения им. «Не должны ли мы… желать и надеяться стать такими людьми, как Па», – писал он Тео вскоре после приезда в Париж. Он молился о том, чтобы однажды и он, как отец, был окрылен верой и, так же как он, воспарил «над жизнью, над могилою и смертью». И даже после того, как он поверг в ужас родителей своим желанием стать миссионером и отправиться на другой край света, в своей маленькой комнатке в Холм-Корте он продолжал молить Господа сделать его «братом отцу».