Книга воспоминаний - Петер Надаш

Для меня ее отчаяние было мучительней, ведь высказавшись, она снова ослабила давление безысходности, и действительно, на лице ее, только что обнаженном, тут же появился слабый свет радостного удовлетворения и беззастенчиво грустная усмешка, которая намекала не только на заданный вопрос относительно Мельхиора, но и на вопрос еще более циничный: а что, собственно, такого мы с Мельхиором делаем, что настолько уж отличалось бы от той формы любовных манипуляций, которыми с ним ли, со мной ли могла бы заниматься она? или, может быть, нет никаких отличий? но меня этот слишком уж пошлый и приземленный вопрос лишь сильнее заставлял ощутить то отчаяние, от которого я хотел спасти Мельхиора.

Я ошибся, думал я почти вслух, человек так или иначе всегда ищет связи с другим человеком только через его пол, и никогда не соединится с ним, если другой человек либо того же с ним пола, либо, может быть, не нуждается в этой связи; я ошибся или сошел с ума.

Конечно, я мог бы без затруднений все рассказать ей, ответить на любые ее вопросы теми простыми словами, которых она ждала, но в этом случае мне пришлось бы говорить о связи, существующей сообразно моему я, такими словами, которые все до единого совпадали бы со словами, сообразными моему полу, что было бы ложью, обманом, самообманом, предательством.

Надо идти, сказал я вслух.

Еще рано, она хочет еще прогуляться, сказала она.

Я не мог думать ни о чем, кроме того, что я был неправ, ведь в конце концов все это так просто, и скорее всего права она, потому что чувствует простоту вещей своим телом, чего, очевидно, не чувствую я; если она захочет сварить суп, то возьмет овощи, мясо, специи, понадобятся также вода и горшок, под которым она разведет огонь, только и всего, для всех это совершенно просто, и значит, я ошибаюсь – или сошел с ума.

Но поскольку ничего из этого я ей сказать не мог, я без слов повернулся и двинулся было назад.

Как человек, который только проснулся и не знает, где он находится, так и я хотел было двинуться, но не нашел под ногами тропинки, потому что дошел до конца пути, к которому привела меня идея или заблуждение; я как бы не мог понять, что это, почему, как мы здесь оказались, кто эта женщина, я оказался как бы в другом месте, не там, где мы были, потому что пространство вокруг меня изменилось, повернулось другой стороной, и я обнаружил себя в незнакомой точке незнакомого мира, точнее, не обнаружил, потому что меня не существовало, и, стало быть, я не проснулся, а провалился в еще более глубокий слой ощущения ирреальности.

Потерявшая цвет равнина выдыхала из себя серую мягкую непроглядную мглу; и лишь по краям сгрудившихся на небе туч виднелись терзаемые ветром красные блики заката, а внизу, на земле, не было ни границ, ни изгибов, ни линий, и, стало быть, кончилось время, которое жило во мне бесформенным содержанием, до бесконечности распадающимся на детали; мои глаза видели только бесформенность.

Я пребывал в хаосе, двигаясь ни вперед, ни назад и, конечно, не по тропе, потому что тропа тоже просто понятие, которое мы придумали для того, чтобы с его помощью попытаться избавить себя, отвязать от той неподъемной материи, из которой мы состоим; так что все хорошо, все в порядке, нет тропы, есть только земля, вытоптанная чужими ногами, и нет мглы, есть только вода, агрегатное состояние, и повсюду, везде и во всем, есть только недвижимая материя.

Ну разве что красный свет на краю водянистого облака, но ведь и он тоже только пыль, песок, дым, осадок земной материи; или, может быть, все же свет, невидимый в чистом виде?