За решеткой - Никки Джеймс

Хавьер схватил комбинезон, и пока он осматривал его, я продолжал следить за Бишопом, который отступил к центру камеры. Он закинул длинные руки за голову и стянул свою потрепанную белую футболку, бросив ее на кровать рядом с книгой. Затем он снял черные спортивные штаны и бросил их в ту же кучу. В последнюю очередь он снял нижнее белье.

Он стоял голышом, устрашающая обсидиановая статуя посреди камеры.

Все то время, что я работал тюремным надзирателем, нагота меня не смущала. Раздевать заключенных для обыска — это распространенная практика. Менее распространенная в Ай-Макс, но все равно не неслыханная. Это часть работы. Рутина. Нечто бесстрастное. Если работаешь в тюрьме, значит, ты как врач или медсестра время от времени видишь голые тела. И если видел одно, то как будто видел их всех. У них бывали разные размеры, формы и цвета. Но голый мужчина по сути — это голый мужчина. Ничего такого.

Бишоп не был просто голым мужчиной.

Мой язык прилип к небу, и я не мог больше выдерживать его взгляд, хотя ранее мысленно отчитал себя. Это уже слишком. Бишоп был высоким и подтянутым, очертания его тела напоминали, что он использовал ту штангу в комнате досуга и наверняка несколько раз за день опускался на пол, выполняя по сто с лишним отжиманий и качая пресс.

Его кожа была подтянутой и гладкой как сатин. На внутренней стороне левого предплечья виднелись следы шрама, но он был старым и побледнел с годами. Он был почти невидимым. Не считая черных волос в паху вокруг гениталий, его тело было лишено волосяного покрова. Темная карта совершенства, которую мои глаза непроизвольно изучали.

Невозможно было не заметить внушительный член Бишопа, который был длинным и толстым, вяло свисая между его бедер. Когда после этого затянувшегося и непрофессионального осмотра я поднял взгляд и отвел его в сторону, тепло прилило к моим щекам. Я переступил с ноги на ногу и сжал в кулаках ткань своих брюк, стараясь взять себя в руки.

— Руки вверх. Широко разведи пальцы, — прокаркал я, стараясь скрыть то, что меня выбило из колеи. — Медленно повернись по кругу.

Я чувствовал на себе жар взгляда Бишопа, пока он поворачивался и оказался лицом к стене. Мое сердце чуточку успокоилось, когда эти темные глаза больше не впивались в мою душу. Без дополнительной просьбы Бишоп продолжил процедуру досмотра, позволяя нам взглянуть на все части его огромного тела.

Когда он снова повернулся лицом, та нервозность вернулась. Я не отвернулся только потому, что такое не дозволялось. Мы убедились, что во рту у него ничего нет, затем Хавьер передал его комбинезон. Бишоп оделся, и пришла пора выпустить его.

Я снял наручники со своего пояса.

— Повернись и встань спиной к двери. Просунь руки в окошко.

Бишоп еще на долю секунды удерживал мой взгляд, затем подчинился. Как только его руки показались в окошке, я быстро застегнул наручники на его запястьях, но все равно заметил жар, исходивший от его кожи, и просто размер его пальцев и ладоней. Такие руки легко пересилят мужчину вроде меня, если я не буду осторожен, а пальцы достаточно длинны, чтобы обхватить хрупкую шею и без труда отнять жизнь.

Может, это уже случалось?

Я сглотнул ком в горле, когда Бишоп отошел обратно к центру камеры со скованными за спиной руками.

Худшее, что мог сделать тюремный надзиратель — это расслабиться или позволить воображению взять верх. Такого никогда не случалось прежде, и я оказался потрясен до такой степени, что едва ли мог это скрывать.

— Давай отпирай дверь, чтобы мы могли его выпустить, — сказал Хавьер.

Я выполнил все те шаги, что делали Хавьер и Мэйсон.

Бишоп вышел из камеры, пятясь, и мы прижали его лицом к стене. Он без проблем приподнял одну ногу, затем вторую, чтобы я надел ножные оковы.