Он. Она. Другая - Лия Султан

Попрощавшись, кладу трубку на стол и окидываю взглядом опен-спейс. Сказал ей, что нас много, а по факту я один. Вот уже почти полгода мы живем в Будапеште. Работа у меня никогда не провисала и даже здесь меня называют машиной, потому что я все делаю четко и вовремя. А в остальном…дерьмо.

С Элей мы стали часто ругаться по мелочам. Она начинает, я не могу остановиться. Не помню, чтобы у меня так было в первом браке. Сейчас я иногда пытаюсь вспомнить, а как оно было там? И понимаю, что мы с Сабиной никогда не ссорились, потому что мало говорили и спорили. К тому же жили постоянно на виду.

С Элей же все с самого начала было на грани. Сильные чувства поглощали, сводили с ума, опустошали и возрождали. С ней я узнал, что такое любовь и страсть. А теперь, спустя несколько лет, у нас только началась притирка. Ее плохое настроение, моя усталость, капризы Алана, одержимость Эли вторым ребенком, мое к этому отношение. Все это отдаляет нас друг от друга. Да еще и сон этот вдобавок. Будто я бегу за дочерью по степи, она смеется, просит, чтобы я ее догонял, а потом я внезапно теряю ее из вида и уже выкрикиваю ее имя, но Нафиса не откликается.

Выключив ноутбук, выхожу из кабинета, а вскоре и из офиса. Иду в сквер неподалеку, откуда теперь звоню своей девочке. Это лучше, чем говорить из дома. После нескольких гудков, Нафиса сама берет трубку и машет мне рукой. В последнее время Сабина в нашем общении не участвует.

— Привеееет, дада! — радуется она.

— Привет, кызым! — тоже поднимаю руку в знак приветствия. — Что делаешь?

— Собираю игрушки.

— Молодец. У вас же уже поздно, поэтому правильно, что ты прибираешься.

— Нееет, — звонко смеется она. — Я их собираю, потому что они переезжают.

— Куда? — первая мысль в голове: возможно, ее мама хочет отдать их в благотворительный фонд, как она делала с другими игрушками, из которых вырастала Нафиса.

— В новый дом, — сообщает дочка и запихивает в большой пакет плюшевого зайца, которого я ей когда-то привез.

— А где этот новый дом?

— Это дом папы. Мы все к нему переезжаем, — совершенно спокойно заявляет она, а меня трясти начинает.

— Какого папы? — не своим голосом спрашиваю. В ушах звенеть начинает и снова этот чертов узел душит.

— Моего папы, — хлопает длинными ресницами Нафиса.

— Нафиса, я твой папа. Я, — повторяю, чтобы запомнила, но она только головой мотает.

— Нет, ты — мой дадака. А мы переезжаем к папе. Мама выходит за него замуж. А еще он подарил мне Барби, когда в садик пришел. А девочки мне не верили, что у меня есть папа.

Нервно сглатываю горький до отвращения ком. Бывшая устроила свою жизнь, а мой ребенок, моя девочка, называет отцом другого. Я ведь все делаю для нее. Все делаю, о чем просила ее мать.

— Нафиса, но ты же моя доченька. Ты же знаешь это? — я как утопленник, хватаюсь за последнюю шлюпку.

— Да, — улыбаясь, кивает она.

— Значит, я твой папа, потому что “дада” на нашем языке и есть папа.

— А? — переспрашивает она. Это ее манера говорить “А?” когда она что-то не понимает, всегда умиляла, а сейчас все внутри переворачивает. Неужели Сабина ей не объяснила разницу?

— Нафиса, кызым, дай телефон маме.

— Хорошо.

Она спрыгивает с кровати и бежит на кухню.

— Мама, дадака хочет поговорить. На!

— А ты куда? — спрашивает Сабина, перехватив телефон.

— Мы уже поговорили. Я еще не все собрала, — сообщает малышка.

— А ну беги тогда. Да? — она снова появляется в кадре в белом сарафане и красной косынке. Как всегда готовит. И та равнодушно на меня смотрит.

— Я не понял, почему наша дочь называет папой какого-то левого мужика! — не контролируя себя, выпалил я.

— Для начала здравствуй, Таир. И кто дал тебе право говорить со мной в таком тоне? — холодно отвечает она.

— Хорошо, скажу помягче. Почему она называет папой другого?