Он. Она. Другая - Лия Султан

— Нариман, — шепчу я. — Просыпайся.

— Ммм, — мычит он, еле разлепив веки. — Который час?

— Десять уже. Ты читал сказку и уснул.

— Ой! Что это?! — внезапно пол подо мной качнулся, а кровать зашаталась.

Нариман резко соскакивает и хватает на руки Нафису.

— Землетрясение! Вставай под косяк!

Страх сковывает, но я делаю так, как сотни раз учили. Нариман, обнимая дочь, встает напротив меня.

На улице с грохотом то-то падает и мы резко поворачиваемся на звук, а потом одновременно смотрим друг на друга. Нас все еще раскачивает, точно на волнах; гул не прекращается, а за окном уже воет сирена, которую обычно включают при чрезвычайных ситуациях. Тут же в памяти всплыли январские события, когда в городе стреляли, а людям запретили покидать дома.

Я родилась в Алматы, и даже посчитать не могу, сколько мы пережили землетрясений. Но никогда оно не длилось так долго, как сейчас. От страха, что сейчас все начнет рушится, как в Турции, меня начинает трясти. Нариман протягивает руку и я крепко ее сжимаю, найдя в ней опору. Нафиса просыпается и зовет меня.

— Мама…

— Все хорошо, зайка. Спи. Все хорошо, — успокаиваю ее, поглаживая свободной рукой по спине. Пытаюсь унять дрожь, чтобы мой страх и волнение не передались ей. В такую минуту остается только обратиться к Всевышнему и я вполголоса читаю молитву: “Бисмилляхи Рахмани Рахим” (Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного).

Глава 18. Он — мой

Сабина

Я не знаю, что больше меня пугает до чертиков: не прекращающиеся уже минуту подземные толчки, от которых вещи попадали с туалетного столика, в зале с полок серванта полетел и разбился мамин хрусталь, а люстра на потолке зажила своей жизнью; или же громкая сирена и тревожный мужской голос, что велит нам не поддаваться панике и выйти на улицы, когда все остановится; а может это жуткие кадры разрушительного турецкого землетрясения, всплывшие в моей голове в момент жесточайшей паники.

— Сабина, посмотри на меня! — велит собранный Нариман. — Посмотри! Не паникуй! Сейчас все закончится.

— Нас никогда так не трясло! — голос срывается и уже начинает кружится голова.

— Я знаю. Как только все успокоится, выйдем на улицу.

На кухне с шумом что-то грохнулось, отчего малышка окончательно проснулась и недоуменно посмотрела сначала на Наримана, а потом на меня:

— Что случилось, мама?

— Ничего страшного, Нафиса, — выдавливаю из себя улыбку и на ходу придумываю объяснение. — Просто камешки под землей сдвигаются и мы здесь это чувствуем. Но ты не волнуйся, это не страшно.

— А почему мы здесь, если не страшно? — запнувшись, она часто моргает, прогоняя сон.

— Мы ждем, пока все закончится. Это такая игра, — спасает положение Нариман.

— Аааа, да? Это как пол — это лава?

— Да-да-да, — синхронно киваем мы и, кажется, от ее настроя и я успокаиваюсь.

Гул стихает, толчки прекращаются также резко, как начались.

— Надо выходить, — говорит Нариман, все также держа мою дочь на руках. Она висит на нем точно обезьянка, обняв ручками за шею.

— Да, ты прав. Я только возьму документы и кое-что из одежды на всякий случай.

Быстро собираю все в сумку. Выключаю светильник, свет на кухне, отключаю газ, как учили нас еще в школе. В подъезде ажиотаж, соседи уже спускаются по лестнице, потому что на лифте нельзя… Стараемся не паниковать, но видно, что люди растеряны и напуганы. Во дворе яблоку негде упасть. Столпотворение у машин. Горожане решают, что делать: ждать на улице, пока не разрешат вернуться? Идти в пункты сбора при землетрясениях, которые разворачивают в школах и государственных детских садах? Переждать в автомобилях или ехать за город к родственникам, живущим в частных домах.

Мы втроем пока только сели в машину. Телефон беспощадно пищит, но я не реагирую на сообщения, а набираю сестру. Она отвечает сразу после первого гудка.