Отказ не принимается - Саша Кей

Напряженным кончиком языка он терзает чувствительное местечко, а потом собирает выступившую патоку. Целует меня в срамные губы по-взрослому, с языком, и мои бедра раскрываются шире. Дырочка уже зудит, а Виктор пока даже и пальцем не трогает. Он доводит меня до метаний и всхлипов. Я не могу заставить себя попросить, но я уже изнемогаю от желания. Мне срочно нужно утолить эту нужду, терзающую меня. Она как спрут, засевший в глубине женского естества, протягивает свою отравляющие ядом похоти щупальца в каждую клеточку.

И вот сейчас, вот-вот сейчас я взорвусь. Я не выдержу. Между ног пульсирует и горит.

И только теперь Воронцов отрывается от бесстыдных ласк и, повернув меня на бок, устраивается за моей спиной. Мы совпадаем друг с другом как ложечки. Я чувствую трущийся о ягодицы горячий напряженный член, и меня начинает потряхивать.

— Вот так, Варь, — бормочет Виктор. — Я один гореть не собираюсь.

Он надавливает мне на поясницу, заставляя выпятить попку, и, помогая себе рукой, водит гладкой плотной головкой вдоль скользких складочек, собирая смазку. Все, что я могу, жалко хныкать, даже толкнуться навстречу члену не могу, потому что Воронцов все контролирует.

И только когда он решает, что достаточно мокро, толкается одним движением до самого конца, раздвигая мой влажный шелковый чехол своим органом.

У меня вырывается низкий грудной стон.

Глава 40

Я всегда считала себя если не спортивной, то, в целом, в неплохой форме.

Проснувшись от солнечного света, я понимаю, как ошибалась.

Даже не пошевелившись, чувствую себя так, будто меня грузовик сбил.

Жаловаться было бы лицемерием: тяжко мне ровно настолько, насколько вчера было хорошо.

Честно говоря, я не ожидала.

Первый раз вышел вполне ничего, даже приятным, ведь Воронцов позаботился о моей разрядке. И я решила, что секс вот такой. Не отвратительно, и если у меня будет постоянный мужчина, то, наверное, моя голова по ночам болеть не станет, но ажиотаж вокруг секса мне был непонятен. То есть, ну если его не будет, ничего страшного.

А вот второй раз…

Стоит вспомнить, что я лепетала под конец…

К своему ужасу и к удовольствию Виктора я умоляла его не останавливаться. Я искусала себе все губы, чтобы не стонать в голос, но не уверена, что сдерживаться получилось.

Меня все глубже затягивало в золотой бездонный омут.

Я горела и плавилась, подчиняясь Воронцову с каждым толчком все безропотнее. Стиснутое в крепких объятьях тело томилось до тех пор, пока я окончательно не растворилась в своих ощущениях.

Не знаю, было ли Виктору так же сладко, как и мне, но про презерватив он вспомнил в самом конце, когда смысла в нем уже почти не было.

Забрызгав спермой мне ягодицы, он лежал, тесно прижимаясь ко мне покрытым испариной телом, тяжело дышал, и стук его сердца вибрацией проходил сквозь меня.

Ошеломленная, я была беззащитна перед накатившей слабостью. Прислушиваясь к собственному пульсу, бьющему в такт с пульсом Воронцова, я, расслабляясь на каком-то клеточном уровне, просто начала проваливаться в сон, хотя было еще совсем не поздно.

Сквозь затопившую меня негу, я смутно слышала предложение принять совместный душ, и даже пробормотала, что да-да, еще пять минуточек… Усмехнувшись, Воронцов отправился в ванную один, и я тут же уплыла в сон. Кажется, вернувшись, он убрал с моей попки сперму влажным полотенцем, но это неточно.

А под утро меня безжалостно разбудили и устроили еще один заезд. На этот раз с презервативом. И единственная связная мысль была: «Он почти не чувствуется», а потом все снова закружилось в ощущениях.

И вот я проснулась уже окончательно.

Судя по тому, что солнце уже вовсю светит, уже глубокое утро, а то и день.

Осознав это, я подскакиваю на постели, в которой нахожусь одна. Если дети меня еще не искали, то непременно вот-вот начнут.