Не судьба - Лина Эрали

А так хочется найти виноватого. Свалить вину за мою боль, за истерзанные сердце и душу на кого-то. Но за свои поступки и решения приходится брать ответственность на себя.

Искренне улыбаюсь ему и киваю. Надеюсь хоть ему эта ночь принесла облегчение и покой в душе.

— Прощай, Рус, — бросаю, прежде чем выпрыгнуть из машины и быстрым шагом скрыться за дверьми пекарни.

17

Руслан

Я идиот. Полный кретин! Как я мог думать, что одна ночь может утолить мой голод, а холодное, жестокое, мстительное равнодушие на утро может утихомирить тот хаос, что творится в душе.

Стало только хуже.

Раньше воспоминания о ней были блеклыми. А сейчас подушечки пальцев до сих пор покалывают от желания вновь ощутить нежность ее кожи, обонятельные рецепторы остро реагируют на любые запахи, напоминающие о ней. Словно заезженной пластинкой в голове крутятся звуки ее стонов, шепота моего имени. А перед глазами она. Чувственная, страстная, красивая до рези в глазах и боли в паху.

Я словно наркоман, который когда-то слез с иглы, а спустя годы снова ширанулся.

Все эти чувства вызывают лишь отвращение к себе.

А ведь с той ночи прошло почти три недели. Кажется моя ненависть к ней приобрела новые оттенки. Теперь она имеет цвет и запах, становится осязаемой.

— Руслан Тимурович, к вам посетитель. Он в фойе на первом этаже, — слышу голос секретаря через селектор, — Орловский Петр Михайлович.

Мне понадобилась целая минута, чтобы сообразить, кто это. Сердце непривычно подскочило. Что ему надо? А вдруг с Аней что-то случилось?

— Пусть его пропустят, встреть и проводи ко мне, — выдавливаю из себя.

Через несколько минут в дверь стучатся, не успеваю разрешить войти, как она открывается, Марина учтиво пропускает гостя. Перед уходом спрашивает нужно ли принести какие-нибудь напитки. Петр Михайлович вежливо отказывается.

— Добрый день! Все в порядке? Чем обязан? — мой голос звучит не очень дружелюбно, но это от волнения. Потому что выглядит отец Ани непривычно подавленным, растерянным. В прошлом мы не раз выпивали с ним во время семейных ужинов. И даже будучи изрядно пьяным всегда выглядел сурово, уверенно. Настоящий генерал.

— Да, ты извини, если потревожил. Но однажды я уже остался в стороне. Я же вижу, что-то произошло опять между вами. Она так мучается, но упрямо делает вид, что все хорошо. Жалеет мать, меня старика, непутевого отца. Я во многом виноват перед тобой, Анечкой. Не знаю, как она нашла в себе силы меня простить. Надеюсь и ты сможешь. Хотя пойму, если вместо прощения получу по морде.

— Петр Михайлович, ближе к сути, — поторапливаю его.

— Ты пойми, ей же всего 16 было. Маленькая совсем была. Для меня по крайней мере. Несколько месяцев реабилитации, депрессия. Мы тогда еще сына нерожденного потеряли, Маша так вообще позвоночник повредила. Был риск, что она не сможет ходить. Не до того было. Потом думал успею рассказать. Глазом моргнуть не успел, как Анечка вымахала. Девушкой стала взрослой. А потом у вас все так быстро закрутилось, завертелось. Хотел с тобой по-мужски поговорить, объяснить. Не успел. Анька сама все узнала и все решила. Запретила мне вмешиваться. А я из-за чувства вины смолчал.

— Так, стоп! — останавливаю этот сумбурный поток слов, значение которых не могу уловить. — Вы можете нормально объяснить, в чем дело?

Давно я не любовался ошеломляюще красивым видом, который открывается из панорамного окна моего кабинета. Внизу кипит жизнь, люди снуют туда сюда, машины медленно, но движутся. Даже солнце не стоит на месте, неспешно скрываясь за горизонтом, окрашивая небо в кроваво-красный цвет. Лишь я стою, вновь и вновь возвращаясь к прошлому. Уже столько лет. Но лишь сегодня картинки из прошлой жизни сложились в единый пазл, отвечая на мой единственный вопрос: “Почему?”

Откровение Петра Михайловича выбило почву из под ног.