Осмелься - Саммер О'Тул

Его веки тяжелеют, когда он смотрит на меня в одних бикини. "Сейчас действительно не время, Реальта". Он слабо смеется, и, боже, я могу просто дать ему пощечину.

"Если ты умрешь, пошутив о сексе, я напишу это на твоем надгробии, так что подумай хорошенько, прежде чем делать это снова". Но это также так болезненно, классически его, что я всхлипываю сильнее.

Я пытаюсь видеть достаточно ясно сквозь слезы, чтобы отправить сообщение 911 в службу безопасности курорта, а затем возвращаюсь к тому, чтобы обеими руками прижать его к ранам.

С болезненным стоном он поднимает руку к моему подбородку, поворачивая мое лицо к себе. Он одаривает меня невеселой улыбкой и нежно поглаживает большим пальцем мою челюсть. Его глаза наполнены чистейшей голубизной, такой потрясающей, что мое сердце разрывается на части.

"Я не планирую никуда уходить, но если…"

Не в силах смириться с этой мыслью, я прерываю его, неуклюже путая слова. "Нет-нет-нет, просто заткнись".

"Хорошо." Он ухмыляется, хотя движение получается тяжелым и медленным, как будто для этого требуются огромные силы. "Гипотетически, если бы я умер…" Он задыхается, и мое сердце сжимается, желая, чтобы я отдала ему свое. "Я не умру… Смерть не сможет забрать меня до того, как я докажу свою любовь к тебе…"

"Тебе никогда не нужно было ничего доказывать". Слеза стекает по моему носу, когда я наклоняюсь вперед, чтобы прижаться лбом к его лбу. "Мне просто нужно было увидеть то, что было прямо передо мной".

Его голос слабеет, кожа бледнеет. Я чувствую, как его кровь просачивается сквозь скомканный материал, который я прижимаю к нему. "Итак, гипотетически, просто знай, что… что я уйду счастливым человеком, потому что… потому что ты любишь меня, Стелла М…" Его веки начинают трепетать, а у меня в груди словно все рушится, легкие едва успевают расширяться.

"Я люблю тебя, Лохлан. Люблю. Я люблю тебя так чертовски сильно".

Слабый изгиб его губ — все, что мне нужно, чтобы понять, что он услышал меня, прежде чем его глаза закрылись.

Глаза щиплет так, будто я не моргала несколько дней. Лишь половина раздражения вызвана слезами; вторую половину можно свалить на этот богом забытый флуоресцентный свет, когда я шагаю по коридорам больницы, ожидая, пока медсестра Джульетты выйдет из палаты.

Джульетту и Лохлана вывезли на вертолете из Саммерленда три часа назад. Я поехал с Лохланом, и его сразу же увезли в операционную, так что я до сих пор в полном неведении, что, черт возьми, произошло.

Я знаю, что кровь не может кипеть, но я начинаю сомневаться в этом факте. Ничто другое не может описать то, что я сейчас чувствую. Все, что я хочу, — это ответы, а все, что у меня есть, — это вопросы.

Выживет ли Лохлан после операции?

Как они оказались в сарае с аквалангами?

Почему Джульетта пыталась убить его?

Сможет ли она вообще рассказать мне?

Она не в операционной, но, кроме этого, я ничего не знаю о ее состоянии. Когда прилетели вертолеты, она была едва в сознании.

Дверь открывается, и я оборачиваюсь: из нее выходит медсестра с планшетом в руках. "Она может говорить?"

Она не решается мне ответить, но я знаю, что Кэш потянул за какие-то гребаные ниточки, и каждая медсестра, врач и уборщица должны быть убеждены в том, что нужно игнорировать все законы о конфиденциальности пациентов.

Мне кажется, что моя челюсть сейчас сломается от того, как сильно я ее сжимаю. Я пытаюсь расслабиться и спрашиваю снова. "Она может говорить?"

"Она может говорить, но у нее сильное сотрясение мозга. Она может потерять ориентацию или почувствовать усталость. Я уверен, что она также будет очень забывчивой или ей будет трудно вспомнить некоторые вещи".

"Хорошо". Я прохожу мимо нее и захожу в комнату, закрывая за собой дверь.