Любовь вопреки - Эллин Ти

— Я писать хочу… — говорит она, краснея, лежа у меня на руках. — Сюда вышла с тобой поздороваться.

— Привет, — выдыхаю, пытаясь успокоиться. Писать это хорошо, до этого у нее было обезвоживание и она даже не ходила в туалет. Это жесть просто как страшно, оказывается. — Пошли.

Под «пошли» я имею в виду: «держись крепче, я отнесу тебя до уборной».

— Ярик, мне неудобно… — шепчет дурочка мне в шею, когда мы заходим в туалет.

— Неудобно шубу в трусы заправлять, остальное удобно. Позовешь, я отнесу назад. А не позовёшь — пеняй на себя.

Я не знаю, что могу ей сделать, конечно, но пытаюсь звучать убедительно. В конце концов отнести ее мне гораздо проще, чем лечить ее травмы, когда она упадёт от головокружения.

Она верит моим угрозам, видимо, потому что через три минуты негромко зовёт меня своим излюбленным «Яри-и-ик».

Отношу ее в кровать и снова укрываю одеялом, как маленького ребёнка. Хочется лечь рядом и долго-долго обнимать. Стараюсь держаться.

— Док сказал, что тебе надо поесть, я принесу.

Удивительное рядом: пока они делали капельницу, я готовил бульон по его назначению. Даже попробовал: это съедобно.

Собираю ее больничный завтрак на поднос и несу Маше в комнату. Она полулежит на кровати и кусает губы, странно смотрит на меня, но отчего-то молчит.

— Спасибо, — шепчет, когда подхожу к кровати и ставлю поднос на ее ноги на подушку. — Стой, — она ловит мою руку своими пальцами и у меня по всему телу пробегает ток. Как в идиотских фильмах, честное слово. — Это что, Ярик?

Она про раны, конечно. Слепой бы заметил.

— Отжимался на кулаках, ничего особенного, — отмахиваюсь и силой забираю руку из ее пальцев. Силой, потому что забирать вообще не хочется. Я всегда буду это чувствовать теперь? Жесть.

— Ты плохо врёшь, — придуривается и смотрит на меня.

— Кушай, Маша, тебе нужно.

Я впервые за эти сутки выхожу из ее комнаты добровольно и почти с лёгкостью.

Почти.

Ленке говорю, что Маше лучше. Не рассказываю о том, что случилось. Теперь сомневаюсь, стоит ли им говорить правду, когда они приедут. Какой смысл? Главное — Маша в порядке. Остальное херня.

Я курю в окно на кухне, когда до слуха доносится звук разбитой посуды. Твою мать, Маша!

Я лечу к ней и за эти несколько секунд у меня перед глазами проносится сотня развития событий. Самое страшное, что ей снова могло стать плохо.

Но Маша сидит на краю своей кровати и плачет, а у нее ног — чашка из-под чая, тарелка для супа и ложка. Но все целое, ковровое покрытие спасло.

— И куда ты собиралась? — быстро убираю все не поднос и ставлю на прикроватную тумбочку. Сажусь на корточки у ее ног и кладу руки на колени. Что уж. Хуже не будет.

— Хотела убрать за собой. Меня бесит, что я беспомощная.

— Ты болеешь, Маша. У тебя ещё слабость, нужно лежать, понимаешь или нет?

— Мне стыдно, что ты со мной носишься… — говорит глупышка. — Ночами не спишь, дерёшься.

— Маш…

— Ну что я, дура по твоему? Слепая, глухая? Я все понимаю. И все слышала. Откуда отравление поняла. И что кулаки у тебя об его лицо сбиты — тоже. Знаю, что маме ты ничего не сказал. Знаю, что не спишь, наблюдая за мной, что волнуешься. Что легко отделалась тоже знаю.

Хмыкаю. Всезнайка какая.

Она смотрит прямо в глаза, не давая отвести взгляд и начать дышать. Сумасшествие какое-то…

— Я только одного не знаю, — говорит она, и мое сердце начинает лупить в ребра так сильно, что я почти задыхаюсь от боли.

— Что? — спрашиваю хрипло.

— Я очень чутко сплю, и… — ну все. Это край. — Я чувствовала все твои поцелуи. Все до единого. Я не понимаю… что это значит, Ярослав?

— Тебе было неприятно? — спрашиваю какую-то несусветную чушь.

— Н-нет… не было. И всё-таки?

Я не знаю, что ей сказать.