Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха - Генри Миллер (1957)

Он отпустил меня и бросился обшаривать дом, расшвыривая все вокруг. Я вскочил с кровати и попытался его утихомирить.

– Ты ведь знаешь, у меня нет радио! – кричал я. – Что с тобой происходит? Какая муха тебя укусила?

Не слушая меня, он продолжал искать, разбрасывая вещи, яростно отдирая ногтями обои, круша посуду и кухонную утварь. Ничего не найдя, он вскоре остановился, все еще сыпля яростными проклятьями. Я уже думал, что он повредился умом.

– В чем дело, Гилберт? Что случилось? – говорил я, держа его за руку.

– В чем дело? – завопил он, и я даже в темноте почувствовал, как он прожигает меня взглядом. – В чем дело? Сейчас узнаешь, идем! – Он схватил меня за руку и потащил на улицу.

Пройдя несколько ярдов в сторону своего дома, он внезапно замер и, вцепившись в меня, крикнул:

– А теперь? Теперь ты слышишь?

– Что я должен слышать? – спросил я невинно.

– Музыку! Я просто с ума схожу: одна и та же музыка все время.

– Может, это в твоем доме она играет, – предположил я, хотя был совершенно уверен, что музыка звучит в нем самом.

– Сейчас ты узнаешь, где она играет, – сказал Гилберт, ускоряя шаг и таща меня за собой, как дохлую лошадь.

Я слышал, как он, шумно дыша, что-то бормочет о моем «коварстве».

Подойдя к своему дому, он бросился на колени и принялся шарить, по-собачьи принюхиваясь, в кустах и под крыльцом. Чтобы не отставать от него, я тоже стал на четвереньки и принялся искать спрятанный приемник, передающий Пятую симфонию Бетховена. Обшарив таким манером все вокруг дома и под ним, насколько доставали руки, мы разлеглись на земле, глядя на звезды.

– А музыки-то больше не слышно, – сказал Гилберт. – Обратил внимание?

– Ты чокнутый, – ответил я. – Музыка звучит всегда, ни на миг не смолкая.

– Скажи честно, – попросил он примирительно, – где ты его спрятал?

– Ничего я не прятал, – сказал я. – Музыка там… в ручье. Разве не слышишь?

Он перевернулся на бок, приложил ладонь к уху и стал напряженно вслушиваться.

– Ничего не слышу, – признался он.

– Странно. Прислушайся! Вот, теперь это Сметана. Ты знаешь эту его вещь… «Из моей жизни». Слышно так ясно, просто каждую ноту.

Он перевернулся на другой бок и снова приложил ладонь к уху. Через несколько секунд лег на спину и улыбнулся улыбкой ангела. Потом рассмеялся и сказал:

– Теперь я понял… мне это снилось. Мне снилось, что я дирижирую большим оркестром…

– Но ведь такое не впервые с тобой происходит, – прервал я его. – Это-то как ты объяснишь?

– Пьянство, – ответил он. – Слишком много я пью.

– Нет, не в том дело, – сказал я. – Я слышу музыку точно так же, как ты. Только я знаю, откуда она берется.

– Откуда же? – поинтересовался Гилберт.

– Я уже говорил… из потока.

– Хочешь сказать, что кто-то спрятал ее в ручье?

– Совершенно верно. – Я сделал должную паузу и добавил: – И знаешь кто?

– Нет.

– Господь!

Он принялся хохотать как ненормальный.

– Господь! – вопил он. – Господь! – потом все громче и громче: – Господь! Господь! Господь! Господь! Господь! Нет, вы только послушайте его! Ну и ну!

Он корчился от смеха. Пришлось встряхнуть его как следует.

– Гилберт, – сказал я со всей мягкостью, на которую был способен, – если не возражаешь, я пойду спать. А ты спустись к ручью и убедись сам. Это под мшистой скалой, что слева, подле моста. И никому не говори об этом, ладно?

Я встал и тряхнул ему руку на прощанье.

– Помни, – повторил я, – никому ни звука, ни единой душе!

Он приложил палец к губам и прошептал:

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш!

* * *