Последний шанс - Сара Руиз

Проводив Нину и Рэйн до дома, я отправляюсь в паб. Как только я вхожу внутрь, я чувствую на себе взгляд Олли. Я быстро проскакиваю за барную стойку и притворяюсь, что не замечаю, как он идёт за мной на кухню. Проходя сквозь кухню по пути в наш офис, я смотрю в пол и стараюсь не дышать, чтобы не остановиться и не начать проверять, находятся ли ножи на своих местах. И только оказавшись за письменным столом, я поднимаю глаза на Олли, который стоит в дверях. И, конечно же, он нахмурен. Он почти всегда хмурится, и я люблю шутить на тему того, что это его выражение лица кажется более постоянным, чем мои татуировки.

Я киваю на дверь.

— Не хочешь закрыть? Мне надо подготовить кое-какие бумаги.

— Не хочешь рассказать мне, какого чёрта ты делаешь?

Боже, похоже, он рассердился из-за этого сильнее, чем я ожидал. Я открываю шкаф с документами и начинаю перебирать папки, пока не нахожу бумаги, которые Рэйн должна будет заполнить завтра, если… нет… когда она согласится работать у нас.

Продемонстрировав ему бланки, я говорю:

— Как я уже сказал, мне надо поработать с бумагами.

Я стараюсь выглядеть серьёзным в надежде убедительно отыграть роль здравомыслящего бизнесмена. Но это не помогает. У меня ужасно получается. Нина говорит, что у меня расслабленное выражение лица, как у чертёнка, потому что я всегда выгляжу так, словно замыслил какую-то шалость.

Ну, что я могу сказать? Жизнь становится лучше, если не воспринимать её всерьёз.

Несмотря на то, что мы братья, мы с Олли очень разные. Возможно, из-за того, что мы долгое время не виделись, а может быть всё дело в десятилетней разнице в возрасте, но я убеждён, что мы с ним — полные противоположности друг другу. Олли суровый. Он почти ко всему относится серьёзно. А я смотрю на жизнь как на игру. Может быть, потому что всё кажется мне игрой. В плохие дни это похоже на игру с бессмысленными правилами. Правилами, которые, как я знаю, не приведут ни к каким результатам, но которым мне всё равно нужно следовать. И это утомляет.

Поэтому в хорошие дни я стараюсь повеселиться по полной.

Олли скрещивает руки на груди.

— Хватит вести себя как придурок, Джеки. Ты знаешь, о чём я говорю.

Я отодвигаю офисный стул и закидываю ноги на стол.

— И, ради всего святого, опусти ноги на пол. Это же наш общий стол.

Я снова сажусь прямо и вздыхаю.

— Что ты сегодня такой нервный, Олли Волли?

Он изумлённо смотрит на меня.

— Потому что мой умник-братец нанимает случайных людей с улицы, и даже, мать его, не спрашивает моего мнения.

— Я не нанял её с улицы. Я нанял её в пабе.

Олли проводит руками по лицу.

— Ладно, веселье закончилось. Скажи мне, чем ты думал, когда предлагал этой девушке работу?

— Мне нечего сказать. Она идеально подходит для этой работы. Поэтому я предложил ей эту работу.

Он пристально смотрит на меня, а затем закрывает глаза, словно молит Бога даровать ему терпение. Думаю, он мысленно проговаривает слова «Молитвы о Безмятежности»7. Мама всегда бормотала её, когда мы были детьми. Готов поспорить, что слова молитвы так быстро возникают у него в голове, что он их даже не осознаёт. Я бы никогда не мог так молиться. Я обращаю внимание на каждое слово, так как должен произносить их правильно. А иначе молитва может не засчитаться, или ещё хуже — произойдёт что-то плохое. Даже сейчас я чувствую, как ускоряется мой пульс. Я очень стараюсь не думать о первой строчке молитвы, потому что если я начну о ней думать, мне придётся произнести её всю, и я буду вынужден произносить её правильно, тогда как у меня есть дела поважнее.

Олли испускает медленный вздох и снова открывает глаза.

— И почему эта девушка идеально подходит для работы? Она уличный музыкант. Она даже не местная. Она ничего не знает ни о нас, ни о пабе.

— Ну-ну. Не стоит говорить так о своей будущей подчинённой.