Небо в алмазах - Alexandrine Younger

— Фи, Милославский, чему тебя только в МГИМО учили? Портвейн глотать и к бабам подкатывать? Я была о тебе лучшего мнения.

— Я тоже, особенно до восемьдесят девятого года! Крыша у тебя так вообще конкретно поехала, насмотрелась на подружек, и большой и чистой любви захотелось… — Ник не мог объяснить себе, что Софа нашла в смазливом решателе с Западного Бирюлево, кроме его, собственной, морды лица. — И как там? Из «Метлы» приветы не доходят? Или сопли на кулак?

— Что ты как баба с базара? Сплетни собирать не надо. Пришел поддержать? Заодно таксистом для своей матери подработать? Пожалуйста! Благодарю за участие! Меня лечить не надо.

— Пришёл, потому что пришел, знаешь, не каждый день у вас в семье такая лажа происходит, — не у одной Софки странные опасения, связанные с будущим их дружного семейства, — говорю, лажа! Правда, пока твой папахен держит у себя все коды и ключи к запасному плану существования в швейцарских банках — все у тебя по плану будет.

— Бред какой-то, Ник, хватит! — и всё-таки она не умеет отсекать от себя паразитирующих людей. — Разберусь, если что. Спасибо за добрые пожелания!

— Понял, что без головы не останешься, как вариант. И к королю рэкетиров своему побежишь. Эта шайка теперь в определенных кругах известной будет…

— Мне все равно, и я людей за другие качества ценю.

— Не берусь судить тебя в этом вопросе!

— Это не твоя профессиональная обязанность.

Софка не может понять, почему Ник решился с ней разговаривать, если целых полтора года даже не пытался. Располагает ценной информацией и искренне решил поделиться? Так себе Робин Гуд. Знал, что Софе уж точно не станет лучше от его китайских предупреждений, но всё-таки упрямо пытался вывести на диалог, лишенный прежних добрых чувств.

Тот же Пума, рассказывая три года назад о Пчёлкине, был куда приятнее. Быть может, потому что раздражал её мамочку одним фактом своего существования, как и Витя. Ник же Мариной Владленовной уважаем, как самый лучший представитель современной молодежи. Вот такой фрукт!

— Что, дочка? — скажет Софке её мать, когда закроет дверь за Милославскими. — Поговорили? Как в старые и добрые времена, правда? Рассказывай…

— Ты специально его подсылаешь, но только ошибочка вышла, мимо! У меня есть Ви…

— Что ты заладила про своего Витю? — старшая Голикова не даёт дочери договорить. — Где он твой Витя? Деньги зарабатывает? Сколько кружитесь, и все хрен его знает куда! Сестричку он свою устроил, и подумала, что и сам туда же с тобой хочет?

— Выйди! Выйди в свою комнату, мам, поспи, и с утра к отцу иди, — у Софы нет сил для скандала, — а я сама потом к нему схожу, не забуду. Не сомневайся!

— Милая моя, — почти дружелюбно произнесла профессор Голикова, — я-то выйду, спать пойду, переживу, а ты… Так и будешь страдать? Подружки твои умнее вышли, у всех постоянно, хоть неизвестно, насколько там мирной жизни хватит.

— Я тебя поняла, мама!

Глупо было предполагать, что Марина Владленовна Голикова бросит свои излюбленные привычки. Софе снова кажется, что ей пять лет, мать отчитывает её, оставаясь, преимущественно строгой к любым проявлениям дочернего характера. Кто бы сомневался, что тишина в доме окажется обманчивой?

— Чего ты? — услышит Софка в телефонной трубке, когда решится позвонить Пчёлкину. — Бери свой шмот, и, мать её, тебе тут на метрохе минут пятнадцать.

— Скучал, медовый глаз?

— Как протрезвел, так вообще.

— Поверю…

— С чего бы тебе мне не верить, а, мать?

— Не суть…

— Вот-вот…

— Жди…