Клянусь этой жизнью - Рене Карлино

— Сделай фото, на дольше хватит, — сказала я. Он покраснел и отвернулся.

Я услышала, как Майки спросил у Джекса:

— Она действительно нажалуется твоему бате?

Джекс лишь пожал плечами.

— Мне наплевать.

Алекс снова обратил все свое внимание на меня.

— Мы так напуганы: пудель собирается на нас жаловаться. Гав, гав!

Мальчишки продолжали насмехаться надо мной, но уже без помощи Джекса. Он просто сидел, опустив голову, и ждал, пока в автобусе останемся только мы двое, чтобы снова миновать мили на Эль Монте. Я не была уверена, испугался ли Джекс моей угрозы, или наконец понял, что это просто кучка болванов, поэтому я повернулась на сиденье и посмотрела на него через подлокотник кресла. Он смотрел в окно.

— Я не шутила, Джексон Фишер, я расскажу твоему отцу.

— Это будет достаточно сложно сделать, Эмерсон. Мой папа ушел. Он нас бросил.

Это был первый раз, когда он назвал меня по имени. И произнес его так четко, как это делали взрослые.

— Куда он ушел?

— Кто ж знает? Куда ушла твоя мама?

Не знала, что он вообще в курсе о моей маме, я считала, что это огромный семейный секрет. Хотя какие секреты могут быть в маленьком городке?

— Они же не… ты не думаешь, что… — я замолчала, смущенная. Господи, неужели мама сбежала с папой Джекса?

— Нет, они не вместе. Я имею в виду, что они направились в одно и то же место: подольше от нас. — Он вновь посмотрел в окно.

Мне было грустно, я чувствовала себя сбитой с толку. Хотелось двинуть ему в нос и оттаскать за уши за то, что посмеялся надо мной, но ещё хотелось обнять его. Уж я-то знала, что именно он чувствовал — и это настолько больно, что я сцепила зубы. По крайней мере, у Джекса еще был старший брат. А у меня — только книги.

Мы не разговаривали всю оставшуюся дорогу, но шли плечом к плечу в дружном молчании по длинной грунтовой дороге. Что-то изменилось, как будто мы заключили перемирие. По окончании пути я вошла в свой темный дом, а он — в свой. Я прошла мимо храпящего на диване отца, сжимавшего в руке бутылку «Джека Дэниелса». Вошла в свою комнату, нашла ножницы, плюхнулась перед зеркалом и медленно, методично отрезала волосы. Я задремала, не пообедав, и проснулась в три часа ночи от пьяного лепета отца. Он врезался в стены и ругался. Я спряталась под одеялом, а он, спотыкаясь, вошел в мою спальню, и темную комнату залил свет из коридора. Я испугалась.

— Эмерсон, что ты делаешь?

— Я спала. Уже поздно, папа. Мне завтра в школу. — Я попыталась сделать свой голос тихим и раскаивающимся. У него в усах застряли кусочки еды, и мне стало интересно, что он ел.

Мой страх был силен, но в тот момент я была достаточно голодной, чтобы сосредоточиться на этой детали.

Он прищурился, его глаза привыкли к темноте.

— Что, черт возьми, ты сделала со своими волосами?

— Ничего… — я машинально потянулась к волосам, чтобы скрутить их, но обнаружила, как мало от них осталось. Я проклинала себя за то, что уничтожила свое единственное средство защиты.

— Ничего? — заорал он. — Не похоже на ничего! — он возвышался надо мной, как мультяшный воинственный гигант. Я встала в его тени и провела пальцами по своей мальчишеской прическе.

— Я… я…

— Заткнись, тупая, девчонка! Ты такая же идиотка, как твоя мамаша! — он покачал головой с отвращением и разочарованием. — Марш в постель.

Я никогда не знала, какую версию своего отца встречу на следующий день. В этом возрасте мне было сложно понять, через что он проходил, потеряв единственную работу, которую умел выполнять, а затем и жену, и все это произошло слишком быстро. Тем не менее, его алкоголизм и ярость нельзя было оправдывать невезением.