Мой сладкий грех - Ника Орлова

Перед тем, как меня пригласили в палату, акушерка сообщила, что Ника под капельницей и малыша принесут мне. Роды были очень сложные, ребенок для ее комплекции крупный. Восемь часов я сходил на коридоре с ума, не в силах ни помочь, ни ускорить процесс. Не ожидал, что все будет так долго и на нервах. Тем более, что беременность прошла у нее налегке. Ни токсикоза, ни проблем с плодом, никаких отклонений в анализах, все было отлично.

Набираю по видеосвязи маму, навожу камеру на нас с сыном.

— Привет, родственники, — улыбаюсь в экран.

Нас встречают бурными радостными возгласами. Калинины тоже у родителей, все ждали новостей от меня. Бабушки приговаривают и сюсюкают, разглядывая маленькое личико на экране, мужики спорят на кого похож.

— Как Ника? — спрашивают женщины практически в один момент.

— Она под капельницей, мы ее еще не видели. Врачи сказали очень слаба, устала, нужен отдых и восстановление.

— Привет ей передавай, когда увидишь. Приедем, как только пустят к ней.

— Хорошо.

Где-то на заднем фоне бахает пробка от шампанского, все издают радостные возгласы.

— Спасибо за внука, — говорит напоследок Калинин и разливает пенящуюся жидкость по бокалам.

Прощаемся, отключаюсь.

— Видишь, сколько счастья ты один всем принес? — говорю сыну.

Он, как будто, понимает, начинает кряхтеть. Устраиваю его поудобнее.

У Калининых уже есть внучка, Даша полтора года назад родила дочку. Но тесть все время бредил внуком и дождался, радовался, как ребенок, когда на узи сказали, что мальчик. А для моих это вообще событие из событий. Мама за полгода до родов уже стала носиться по магазинам и скупать все, что предлагает нынешняя индустрия детских товаров. А отец обещал купить внуку яхту, как только он родится. Сумасшедший дом.

Любуюсь сыном, снова проживаю трепет, любовь и безграничное счастье. Он начинает ворочаться и каким-то чудным образом, вытаскивает из пеленки ручку. Малюсенький кулачек, возникает перед моими глазами, и я чуть не задыхаюсь от переизбытка чувств. Целую кулачок, плавлюсь и умиляюсь. Невольно вспоминаю наш с Никой разговор в машине после узи.

— Ты рад, что мальчик?

— Рад, — выезжаем со стоянки клиники, я и правда в приподнятом настроении.

— А я даже не знаю…

— Это почему? — до этого, мы не зацикливались на поле ребенка, вроде, было неважно кто.

— Потому что ты захочешь, чтобы он был боксером.

— Это не нам решать, Ника. У него будет выбор, и я не буду ему его навязывать.

— Ну да, не будешь. Да он только руками научится махать, ты его сразу в зал отведешь.

— Отведу, конечно, он же мужик. Должен уметь защитить себя и свою семью. А профессию выберет сам.

Она негодует и отворачивается в окно.

— Ну сама подумай, оба деда боксом занимались, отец боксер, а он что заучкой будет каким-нибудь? У Волковых скрипачи не рождаются, понимаешь?

— Профессиональным боксером он точно не будет, — отрезает жена.

Я умолкаю, тихонько улыбаюсь и больше не спорю. Не хочу, чтобы она нервничала. Стараюсь, чтобы испытывала только положительные эмоции.

Малыша забирают минут через пятнадцать, а к Нике так и не пускают, ссылаясь на то, что уже поздно и маме нужен покой. В половине двенадцатого ночи уезжаю домой, пишу жене, что приеду утром.

Из Гамбурга мы уехали через месяц после операции. В тот же день Ника осталась у меня на ночь, а утром я заявил, что мы едем за ее вещами и она переезжает ко мне насовсем, отказы и сомнения не принимаются.