Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги - Кроссан Джон Доминик (2015)

Расхититель (?) многих стран возлег

и больше не встанет.

Знавший, как взбираться на горы,

возлег и больше не встанет.

Владыка Кулабы возлег и больше не встанет.

Возлег на смертное ложе и больше не встанет.

Возлег на одр вздохов и больше не встанет.

Эти мотивы сна и плача уже содержат ключевую проблему более позднего эпоса о Гильгамеше: человеческая смертность, особенно смерть героя, который прожил удивительную жизнь, а умирает самой обычной смертью – как все.

Кстати, возможно, что эти шумерские легенды были объединены в эпос, лишь когда несемитский шумерский язык уступил место семитскому аккадскому языку и его диалектам (вавилонскому и ассирийскому).

Как бы то ни было, я перейду теперь к эпосу о Гильгамеше (или, точнее сказать, эпосу о Гильгамеше и Энкиду). Этот великий эпос, основной текст для развлечения и образования от Персидского залива до побережья Леванта, и есть моя матрица в данной главе для правильного понимания Быт 2–3.

Он дошел до нас в двух основных версиях.

• Старовавилонская версия. Создана около 2000 года до н. э. и содержится в четырех таблицах, которые хранятся в различных музеях земного шара.

• Ниневийская версия. Создана около 700 года до н. э. и найдена при раскопках библиотеки Ашшурбанапала, «царя мира, царя Ассирии». Она содержится на двенадцати таблицах, которые хранятся в Британской библиотеке.[10]

В обеих версиях Гильгамеш – архетипическая модель трагического факта человеческой смертности (как и в вышеописанных шумерских плачах), но также и образец бесплодного поиска человеческого бессмертия. Для ясности и удобства я разделю содержание эпоса на три акта, но подчеркну важное различие между версиями в акте III.

Главные герои акта I – два героя (литературный архетип героя и его друга). Но Гильгамеш – полубог, а Энкиду – человек дикий, пришедший из животного мира. Они решают обрести бессмертие, стяжав вечную славу великими подвигами в дальних землях.

Поначалу все идет хорошо, но в акте II случается трагедия: Энкиду умирает. Хуже того, он не погибает в славном подвиге или в ходе героической битвы, а просто заболевает, хиреет и заканчивает свои дни самой обычной смертью.

Гильгамеш безутешно скорбит по дорогому другу, но плачет и о себе:

И я не так ли умру, как Энкиду?

Тоска в утробу мою проникла.

Далее он так и скорбит: и об Энкиду, и о себе.

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни:

Мысль о герое не дает мне покоя!

Дальней дорогой бегу в пустыне…

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

Этот плач воспроизводится трижды в одной таблице. Честно и достойно эпос о Гильгамеше смотрит в лицо истине: что смертному до своей бессмертной славы? Гильгамешу нужна вечная жизнь, а не только вечная слава.

В акте III Гильгамеш, как и первоначально Энкиду, скитается по пустыне. В своих бесплодных поисках он оплакивает безутешное горе. Но быть может, где-нибудь, пока еще не слишком поздно, он еще найдет тайну вечной жизни? Здесь мы видим очень важное отличие старовавилонской версии от ниневийской. Важно рассмотреть обе, ибо первая проясняет вторую.

Начну с более древней версии и с двух увещеваний, которые отсутствуют в более поздней версии. Бог Солнца Шамаш адресует Гильгамешу следующее неприятное замечание:

Гильгамеш! Куда ты стремишься?

Жизни, что ищешь, не найдешь ты!