– Ну да, знаю, – согласился Джон. – Ее смех весьма напоминает кудахтанье, а это нелегко выдержать. Была еще мисс Аллан, племянница викария, с вечно кислым лицом. Говорили, что она запугивает слуг и ужасно скупа, хотя это, возможно, пошло бы на пользу нашему хозяйству.

Собачка лизнула ему руку.

– Никто из них не вызвал во мне желания стать их супругом, – признался он. – Но разве я могу рассчитывать, что произведу приятное впечатление на лондонских барышень? Неужели кто-то захочет стать моей невестой? Конечно, у меня есть деньги, и большое поместье, и старинный титул в придачу, но все же…

«Будущей жене придется постоянно видеть мое лицо».

Джон поймал взглядом свое отражение в маленьком зеркале, висевшем на противоположной стене комнаты, и нахмурился. Схватив шляпу, он швырнул ее в зеркало. Шляпа накрыла его сверху, и отражение исчезло.

Вздохнув, Джон прикрыл лицо рукой.

Когда ему принесли обед, он съел его в одиночестве, бросая лучшие кусочки мяса лежавшему у ног спаниелю. Спал он плохо: уличный шум, скрип колес экипажей, цокот лошадиных копыт, разговоры и крики прохожих заполнили спальню. После деревенской тишины все звуки казались в несколько раз громче.

Джон уснул только под утро, но вскоре проснулся, едва лишь первые лучи солнца проникли между полированными ставнями.

Он лежал и думал о том, что его ожидало. Голова начала тупо ныть, ведь ему предстояло нанести визит двум абсолютно незнакомым джентльменам. Эта перспектива пугала. Но как иначе войти в избранное общество? Нельзя же проскакать галопом через Гайд-парк, схватить первую хорошенькую барышню, перебросить через седло и унестись с ней прочь, словно татарин?

А жаль. Насколько все было бы проще.

Джон заставил себя встать с постели, умылся и оделся в чистое белье. Вчера горничная распаковала вещи и разместила в шкафу его скудный гардероб. Надев темно-желтые панталоны, он повязал галстук с небрежностью, которая заставила расстаться с ним не одного камердинера. Потом влез в привычный черный сюртук. Со времени болезни он всегда ходил в черном, пренебрегая требованиями моды как не заслуживающими внимания. Среди черных сюртуков, накидок и шляп выбирать особенно не приходилось. К чему думать о внешности, если ее ничем не исправишь?

Джон вывел спаниеля на прогулку во двор, удостоверился, что лошади, грум и кучер ни в чем не нуждаются, после чего вернулся в комнаты и велел принести завтрак.

Он стоял спиной к двери, когда слуга постучал.

– Войдите, – сказал он не оборачиваясь.

Джон продолжал смотреть в окно, ожидая, пока накроют на стол.

– Можете идти, – сказал он, услышав, что слуга затих. Завтрак оказался вкусным, а яйца довольно свежими для городских поставщиков, но Джон все равно почувствовал, что аппетита нет.

Этого не избежать. Он не трус и должен сделать первый шаг, чтобы найти тех, кто введет его в общество, которым он так долго пренебрегал. Еще дома он запасся адресами двух старых отцовских приятелей. Джон взял шляпу, надел ее так, чтобы как можно сильнее затенить лицо, и строго велел собаке:

– Жди!

Она заскулила, но послушно села, всем своим видом показывая готовность терпеливо дожидаться возвращения своего хозяина и повелителя.

Затворив дверь, Джон сказал служанке, полировавшей в холле дверную ручку:

– Проследите, чтобы собака никуда не выбежала из комнаты, ведь она не привыкла к городскому транспорту.

Служанка поспешно кивнула.

Экипаж уже ожидал у входа. Джон велел слугам подать его в девять, и грум исполнил все, как было сказано.