После долго и счастливо - Хлоя Лиезе

Моё сердце ухает в пятки. Боже, как же сильно я облажался. Всё это было для неё, но я заставил её чувствовать себя так, будто она последняя в списке моих приоритетов.

— Хорошая работа, — говорит доктор Дитрих. — Левую руку на синее.

Фрейя немедленно принимает комфортную позу собаки мордой вниз. Я просто пи**ец как завидую.

— А теперь, любезный сэр, — доктор Дитрих поправляет свои очки. — Одна вещь, которую ты любишь в своей жене.

— Она проживает свою любовь так, что это невозможно не почувствовать. Как только я понял, что Фрейя любит меня, я сразу это знал. Мне не приходилось гадать. Мы встречались не так долго. Я слёг с гриппом, а она оставалась со мной, даже когда я был заразным. Когда я наконец-то перестал бредить и молить о смерти (да, я хуже маленького ребенка, когда болею), я спросил, что она делает, зачем рискует и остаётся со мной. А она просто погладила меня по волосам и сказала: «Мне и в голову не придёт быть где-то ещё».

Я хрипло сглатываю, косясь на Фрейю. Она свесила голову и шмыгает носом.

— Я посмотрел ей в глаза и увидел любовь, — шепчу я вопреки узлу, сдавившему грудь. — Я ощутил любовь. И я хочу вернуть это. Я хочу снова чувствовать любовь вместе с Фрейей.

Фрейя падает на коврик для Твистера, закрыв лицо, и начинает плакать. Прежде чем доктор Дитрих успевает что-то сказать, прежде чем сознательная мысль формируется у меня в голове, я уже притягиваю Фрейю в свои объятия.

Доктор Дитрих приседает на корточки, размеренно и мягко гладя Фрейю ладонью по спине.

После нескольких минут её плача, показавшихся вечными и вызвавших у меня такое ощущение, будто моё сердце пилой вырезают из груди, Фрейя выпрямляется и вытирает глаза.

— Извините, что я сорвалась, — шепчет она.

— Давайте закончим с игрой. Присаживайтесь оба, — говорит доктор Дитрих, снова садясь на свой стул.

Мы с Фрейей встаём, затем опускаемся на диван, и наши тела оказываются чуть ближе друг к другу, чем в начале. Я стараюсь не замечать это, не наделять смыслом. Если Фрейя и обращает внимание, то не показывает.

— Фрейя, меня беспокоит, что ты извинилась за плач, — говорит доктор Дитрих. — Я горжусь тобой за то, что ты плакала. Прочувствовать наши чувства — это смелое и здоровое поведение.

Фрейя слабо улыбается доктору Дитрих сквозь слёзы, затем сморкается.

— Чем вызваны твои слёзы? — спрашивает доктор Дитрих. — Назови свои эмоции словами.

Фрейя прикусывает губу.

— Боль. Смятение. Злость.

— Хорошо. Продолжай, если хочешь.

— Я не понимаю, почему мы здесь. Если Эйден хочет чувствовать любовь со мной, почему наша коммуникация изначально пострадала? Почему он скрывал всё от меня — его работу, его тревожность и её влияние на физическую близость? Это действительно потому, что он разбирался сам с собой? Он не мог сказать мне… всё это по ходу процесса?

Доктор Дитрих покачивается на стуле.

— Ну, думаю, тебе стоит спросить у него. А ещё я думаю, тебе надо спросить себя: ты тоже утаивала от Эйдена мысли или чувства, о которых ему стоит знать?

Фрейя смотрит на свои ладони, затем поднимает взгляд на меня, и в её глазах блестит новая уязвимость.

— Я… — она прочищает горло. — Иногда я вроде как закупориваю свои чувства внутри и стараюсь разобраться с ними, прежде чем говорить ему.

— Ладно, — мягко произносит доктор Дитрих. — Почему?

Фрейя нервно косится на меня, затем отводит глаза.

— Я не хочу беспокоить Эйдена, когда мои эмоции зашкаливают. Я знаю, его расстраивает, когда я слетаю с катушек.

— Фрейя, — я сжимаю её ладонь. Так больно слышать, что она скрывает себя, причиняет себе такую боль, чтобы защитить меня.

«Продыши это, Эйден. Дыши».

— Фрейя, — шепчу я. — Я всегда хочу знать, что ты чувствуешь.

— Кто бы говорил, — огрызается она сквозь слёзы.