Только не мы - Игорь Толич

— Не удивляйтесь, Илзе. Я некоторое время наблюдал за вами со стороны и решил, что вы — либо журналистка, либо писательница.

— В таком случае, почему не журналистка?

— Для журналистки на вас слишком изысканное платье.

Полагаю, в тот момент мои брови уже достигли затылка, а багровая краска залила меня с ног до головы.

Во-первых, Антон каким-то неведомым образом угадал дважды — я действительно имею журналистское образование, но последние несколько лет посвятила себя работе над художественными произведениями. А во-вторых, его наблюдательность не могла не шокировать. У журналистов в самом деле есть привычка одеваться неброско, но мне такая манера в корне претит.

Мне нравится красота во всём, особенно — в мелочах и аксессуарах. Я не столь гонюсь за последними тенденциями моды, сколько следую своим собственным представлениям о прекрасном, тем, как должна выглядеть женщина. Оттого чаще, чем другим формам одежды, отдаю предпочтение платьям и всегда выбираю наряды с особой тщательностью.

Моё каштановое платье из плотной саржи, идеально гармонировало со всем, что меня окружало в данный момент: шёпот полумрака, неторопливая фоновая музыка, играющая в преддверии основного выступления джазового оркестра, белёсый дым сигарет, и даже виски, которым меня угостили, ложились в тон моей одежде и настроению.

Но главное — в тон моему новому роману. Он был настолько нов, что мне становилось весьма трудно заговаривать или просто думать о нём, кроме непосредственной работы с текстом.

Разлагая по порядку любую начатую мной работу, я с уверенностью могу сказать, что лишь примерно с середины уже готового произведения есть смысл что-то обсуждать с другими людьми. Отчасти поэтому я пряталась в одиночестве среди посторонней публики кафе. Они ничего не знали обо мне и могли разве что бессмысленно гадать, чем я занимаюсь. А мне не было нужды искать оправданий своему творчеству, ведь всему своё время.

— Ладно, допустим, я правда что-то пишу, — уклончиво ответила я, отчего-то забоявшись называть вещи своими именами. — Но пишущих людей много. Я могу быть кем угодно — журналистом, корреспондентом, просто домохозяйкой, балующейся прозой на досуге…

— Да, верно. Но мне, по большому счёту, всё равно. Кем бы вы ни были, для меня останетесь писательницей.

Антон, словно бы пылинку, стряхнул мои слова с таким безразличием, что я чуть не выкрикнула ему в лицо: «Да, я писательница! И, между прочим, горжусь этим!».

Но тут он наклонил голову и произнёс вкрадчиво:

— Зовите меня Тони. Ну, или как вам заблагорассудится. Слова — это такие мелочи.

— Мелочи? — встрепенулась я. — И вы говорите это человеку, который что-то пишет?

— Ну, тогда уж поделитесь, что вы пишите.

— Мы, кажется, собирались говорить о вас.

— Разве?

— Да, Тони, — едко ответила я. — В конце концов, это вы пожаловали ко мне за стол, а не я к вам.

Тони улыбнулся. Это была полная бессмыслица, но он улыбался на мою сердитость, и это полностью обезоруживало.

Если бы я писала о нас роман, то в этом месте прозвучало бы что-то вроде:

«Он влюбился в её грозный взгляд, полный злости из-за утраченного самообладания, когда любой вздох, казалось бы, рассчитанный до мелочей, разбивается о простую улыбку, и больше нет пути назад. Радость затмевает всё, но вместе с тем вскипает целая буря чувств, самое главное из которых, — негодование. Потому что так не бывает…».

Или можно выразиться иначе, с противоположной стороны: