Только не мы - Игорь Толич

Десятки лиц, силуэтов, скрытых миров… Но взгляду не на чем было зацепиться. Моя надежда таяла быстрее снежинки, зажатой в ладони. Зря только спешила и бесцеремонно распихивала ни в чём неповинных людей, наверняка выглядя в их глазах нетрезвой влюблённой дурочкой.

Но если посудить трезво, была ли я влюблена? Или же во мне просто взыграла профессиональная горечь по обрубленному ни с того ни с сего сюжету, каким я увидела эту странную и непривычную встречу?..

Я застегнула шубу и вздохнула. Поработать толком не удалось, да и половину концерта я пропустила, а возвращаться в джаз-кафе перехотелось. И я пошла наугад в сторону парнишки с гитарой.

На скамейке напротив него кто-то сидел с зажжённой сигаретой и скрещенными на груди руками будто нахохлившийся ворон — сплошь чёрный и одинокий. Когда я приблизилась и находилась уже в пяти-семи шагах от музыканта, человек повернулся, а я остановилась.

— Илзе! — Тони поднялся на ноги и так широко развёл руки в стороны, будто мы — давние знакомые, которые не виделись лет сто и сейчас самое время для крепких объятий. — Ты что же, меня искала?

— Нет, — соврала я.

Это была настолько очевидная ложь, что я даже не попыталась украсить её чем-то дополнительно, чтобы она не выглядела настолько уж лживо.

Тони подошёл ко мне вплотную, улыбаясь. Разница в росте у нас была значительной, даже с учётом каблуков на моих ботильонах. И я самой себе казалась невозможно маленькой и вдобавок глупой.

— Тебе не холодно? — спросил Тони.

И правда, я в самом деле чувствовала озноб, несмотря на уютный песцовый мех, несмотря на градус выпитого алкоголя. Меня потряхивало от волнения, которому я не могла подобрать слов, несмотря на весь свой богатый словарный запас.

Мы поймали такси, жёлтое и наглухо тонированное будто пошлая статейка из жёлтой газеты: «Двое любовников были замечены, садящимися в неизвестную машину. Шокирующие фото папарацци с места событий!».

Тони открыл мне заднюю дверь, а я воровато оглянулась — не следит ли кто-нибудь за нами. Конечно, никому до нас не было дела. Я заняла своё место, а Тони — соседнее.

В автомобильном полумраке мы сидели близко-близко друг к другу. Можно было бы задавать вопросы, но каждый из нас сохранял молчание всю дорогу. И молчали мы долго. Тони вдруг взял меня за руку. Без предупреждения, просто взял, будто хотел сказать: «Не бойся», а я бы хотела ответить: «Чего мне бояться?». Однако сохранялась тишина. На каждом светофоре Тони сжимал мою ладонь немного сильнее, а затем ослаблял хватку. Это движение напоминало замедленный пульс, вот только мой пульс по-прежнему бился неспокойно.

Машина остановилась на набережной. Мы вышли. Мороз стал крепче, от реки тянуло промозгло. Беспричинно и несуразно мне захотелось плакать, причём навзрыд, сотрясаясь каждой клеточкой тела, чтобы от громкости моих рыданий лопался тонкий лёд на чёрной воде.

— Тони, вы были близки с мамой? — задала я самый бестолковый и, конечно, бестактный вопрос, какой только смогла придумать.

— Нет. Мы не разговаривали последние несколько лет. Вообще не разговаривали.

— Почему?

— Потому что… Она с первых моих дней ненавидела меня.

Тони вытащил сигарету, прикурил. Его лицо на секунду озарило пламенем зажигалки. Красивое лицо. Красивое неправильной красотой: нос с горбинкой, острый и длинный для настолько контурных, чётко очерченных скул, подбородок, окаймлённый мелкой, будто вельветовой, щетиной, уходящий в твёрдый, жесткий угол нижней челюсти. Когда Тони делал затяжку, проявлялись желваки, отчего лицо его делалось нервным, но не отталкивающим.

— Но как же мать может не любить своего сына?

Он молча посмотрел на меня.

— Я был ей неродной. Она решила взять ребёнка из детдома, потому что отец очень хотел детей. А потом отец умер.