Тот самый парень - Ким Джонс

Он раздраженно сжимает переносицу, но я вижу намек на улыбку. И вдруг я просто хочу, чтобы он поцеловал меня.

Может, это из-за алкоголя.

Может, из-за гормонов.

Может, потому, что он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, и я не думаю, что смогу прожить еще хоть мгновение, не познав вкуса его губ. Даже если мне придется забраться к нему на колени, оседлать мускулистые бедра и украсть его, мне нужен этот поцелуй.

Какая разница, если он меня отвергнет? Плевать, если возненавидит. Мне нечего терять, а приобрести можно все. Я скоро отсюда уеду. Возможно, в течение часа. Он больше никогда меня не увидит. Если я не поцелую его, то всегда буду сожалеть об этом. Но если поцелую, даже если это будет ужасно, по крайней мере, у меня навсегда останется это воспоминание. И, возможно, судебный запрет. Но все звучит намного хуже, чем есть на самом деле.

Не то чтобы мне когда-то выносили судебный запрет или что-то в этом роде…

— Можно мне еще бутылку воды? — Я задыхаюсь, а он даже еще не поцеловал меня.

— Да.

Он забирает у меня пустую бутылку, но вместо того, чтобы пойти на кухню, направляется к маленькому мини-бару в другом конце комнаты.

Столько времени, чтобы составить достойный план…

Сейчас или никогда.

Я вскакиваю с дивана. Удерживаюсь на ногах до третьего шага, как раз перед тем, как уткнуться лицом в пол, он оборачивается, и я оказываюсь в двух дюймах от его губ.

— Какого ф…

Произнесите «фига».

Сделайте это.

Прямо сейчас.

Заметили, как ваши зубы впиваются в нижнюю губу на букве «ф»?

Ну… именно в этот момент я прижимаюсь губами к его губам. Так что, вместо того, чтобы поцеловать мягкие, пухлые губы, раздвинуть их языком и вобрать его стон, атакуя его рот со вкусом виски и мяты, хотя никто никогда не пробовал виски с мятой, я заканчиваю тем, что облизываю его зубы.

Десны тоже.

Все это время он просто стоит, застыв на месте.

Знаете, любой порядочный человек, по крайней мере, попытался бы спасти поцелуй. В смысле, он не должен просто стоять и продолжать позволять мне унижаться. Он мог легко отстраниться. Обхватить мою голову руками. Наклонить свою голову. Хоть что-то. Но делает ли он это? Нет. Как и я, потому что буквально опираюсь языком на его зубы, чтобы не упасть.

Ну, хоть икота прошла…

Я хватаю его за плечи и отталкиваюсь от него. Он даже не вздрагивает. Даже когда я спотыкаюсь, он не двигается, чтобы поддержать меня. Его зубы все еще впиваются в нижнюю губу. Брови сведены так плотно, что я боюсь, как бы кожа на висках не лопнула.

Обретя равновесие, скрещиваю руки на груди и, глядя на него, качаю головой.

— Ты целуешься, должно быть, хреновее всех на планете.

— Я?

— Да. Ты. Ты не умеешь целоваться.

— Ты, бл*ть, сейчас серьезно?

— Ты только что все мне испортил, — хнычу я, вскидывая руку в воздух. И снова спотыкаюсь. Он вновь меня не поддерживает. Поэтому я упираю руки в бедра, чтобы обрести равновесие, потому что, очевидно, не могу положиться на Джейка.

Его лицо немного расслабляется, и он проводит языком по углублениям на губе, оставленным зубами. Я должна думать о вкусе этих губ. Этого языка. Я должна завестись, видя, как он облизывает губы.

Ничего этого не происходит.

— Ты пыталась слизать эмаль с моих зубов, Пенелопа. Думаю, можно с уверенностью сказать, что это ты плохо целуешься. Не я.

Я отвожу от него взгляд и бормочу:

— У себя в голове я представляла это по-другому. — Что напомнило мне… — Ты мог бы, по крайней мере, попытаться спасти поцелуй.

— Его невозможно было спасти.

Я пристально смотрю на него.

— Кэм еще здесь?

Он бросает на меня настороженный взгляд.

— А что?