Грехи святого - Белла Джей

— Я люблю тебя, Святой. И я знаю, что ты любишь меня. Это все, что сейчас имеет значение. Остальное мы сможем выяснить вместе…

— Да прекрати ты, мать твою! — Он рывком отпустил меня. — Прекрати пытаться романтизировать наши поганые отношения.

— Сэйнт, я знаю, что с этой беременностью и всем, что произошло… ты боишься…

— Ты продолжаешь это говорить. — Он сузил глаза. — Я не боюсь, Мила. На самом деле, я не могу быть счастливее от этой беременности, чем сейчас.

— Но пять минут назад ты сказала, что не хочешь этого ребенка?

— О, я не хочу ребенка. — Он наклонился ближе, и угроза проступила на его лице. Я знала, что слова, которые вот-вот вылетят из его уст, будут разрушительными. Убийственными. Я чувствовала, как от него исходит жестокость.

— Мне не нужен этот ребенок, Мила. Мне нужны только те пять процентов акций, которые этот ребенок даст мне.

Я отшатнулась, все запасы воздуха в моих легких исчезли.

— Что?

Его рот изогнулся в уголках в кривой ухмылке, а глаза — чистая тьма. Он уперся руками в бока.

— Эта жизнь, растущая в тебе, гарантирует мне последние пять процентов акций компании твоей семьи. Этот пункт дорогой папочка решил добавить в свое завещание в последнюю минуту.

— О чем ты говоришь? — Я едва слышала собственный голос за тяжелым стуком сердца. — Что происходит?

Он отодвинулся и прислонился к стене, холодный и спокойный, отстраненный, словно ничто в этом разговоре его не волновало.

— Те пять процентов, которые, как мы все думали, связаны с анонимными акционерами, на самом деле связаны вот здесь, — он указал на мой живот, — в твоей утробе.

Я видела, как шевелятся его губы, слышала его голос, но ничего из сказанного им не имело смысла. Мой разум был слишком оцепеневшим, чтобы понять, о чем, черт возьми, он говорит.

— Я не… я не понимаю.

— Это не ракетостроение, Мила. Первый внук Торреса получает эти пять процентов, и пока он или она не достигнет совершеннолетия, родители, они же мы с тобой, владеют этими акциями. Другими словами… — он оттолкнулся от стены, его глаза впились в мои, — я стану владельцем этих пяти процентов акций, как только родится наш ребенок.

Каждое его слово врезалось в меня, как строительный шар, разломив пополам. Мои ноги стали слабыми, руки дрожали. Я медленно села на кровати, уставившись в пол, все еще пытаясь понять, что происходит.

— Похоже, твой отец намеревался перепихнуться со всеми нами после своей смерти.

Я сглотнула, не в силах поднять на него глаза.

— Ты знал?

Его молчание было всем ответом, в котором я нуждалась, его отсутствие реакции кричало об обмане.

— Ты знал, — прошептала я, по губам скользнула слеза, а на языке появился привкус боли. — Это было частью твоего плана.

Но он не сказал ни слова. Он не признавал и не отрицал этого.

Я смотрела на него, стоящего в нескольких футах от меня, но казалось, что расстояние между нами увеличивается с каждой милей. Я схватилась за живот.

— Беременность была частью твоего плана с самого начала.

— Нет. — Его жесткое выражение лица смягчилось. — Это не было частью моего плана.

— Но ты знал. Ты знал о пяти процентах до того, как я забеременела.

Он передернул плечами и закрыл глаза.

— Да. Я знал.

Я вскочила на ноги, гнев пылал в ядовитых слезах, которые катились по моим щекам.

— Как долго? Как давно ты знаешь?

Всем своим существом я надеялась, что он скажет, что узнал об этом только после того, как признался мне в любви. До того, как, между нами, все изменилось. Так было бы не так горько проглотить эту пилюлю.

Он облизнул губы и снова засунул руки в карманы брюк, его плечи слегка подались вперед, ему не хватало уверенности, которой он всегда обладал.

— До встречи с моим отцом. — Его глаза нашли мои. — Я знал об этом еще до того, как ты сбежала от меня.