Дикая любовь - М. Джеймс

Он говорит это в шутку, как любой муж своей жене, но мне все равно больно. Я хочу сказать ему, что он никогда меня не беспокоит, что я предпочла бы, чтобы он был здесь, и что, когда его нет, я скучаю по нему. Но я этого не делаю. Я держу все это в себе, потому что чувствую, как ко мне подкрадывается некая усталость от того, что я так сильно люблю его, а он так сильно борется с этим. И я знаю, что со временем это чувство перерастет в обиду. Возможно, даже в ненависть. Оно разлучит нас, и Левин получит то, чего, по его словам, он хочет, — брак по расчету, где мы любим нашего ребенка, но не друг друга, и он может защищать свое сердце, пока оно умирает внутри него. Если ему не повезет, он слишком поздно поймет, что хочет того же, что и я, когда именно я уже не смогу ему этого дать. Это будет горькая ирония, и от этой мысли у меня щемит в груди, потому что я не знаю, сколько времени у нас есть.

Может быть, все изменится, когда появится ребенок. Это последняя надежда, за которую я могу уцепиться, и я впиваюсь в нее ногтями, держась за все, что у меня есть.

Я люблю его.

Я не хочу отказываться от нас.

Но даже я могу пытаться так долго.

23

ЛЕВИН

Когда я просыпаюсь утром рядом с Еленой, вижу ее умиротворенное, спящее лицо рядом со своим, ее темные волосы, спутанные по щекам, я испытываю непреодолимое желание остаться. Я не думал, что уехать будет так трудно. Когда несколько недель назад Виктор сказал мне, что ему нужно, чтобы я приехал и проконтролировал некоторые финальные испытания, я подумал, что это может быть полезно для нас. Мне нужно пространство, чтобы разобраться со своими чувствами, а Елене — чтобы понять, что она может быть счастлива, даже когда, между нами, расстояние. Что я не так уж ей нужен, как она думает, и она может даже достаточно повеселиться сама, со своей сестрой, чтобы держать, между нами, некоторую дистанцию, когда я вернусь.

Я сказал себе, что так будет лучше. Если Елена захочет пространства, я больше не буду постоянно отталкивать ее, причиняя ей боль, несмотря на все мои усилия. Но когда я смотрю на нее, лежащую здесь несколько мгновений, прежде чем мне нужно будет встать и одеться, я чувствую страх. Беспокойство, что эти дни разлуки приведут именно к этому: она поймет, что я ей не нужен так сильно, как она думает, что ей надоело так стараться, и что она чувствует себя легче без меня.

Это, в сочетании с беспокойством о том, что может случиться с ребенком, пока меня нет рядом, заставляет меня не хотеть уходить. Остаться здесь, в постели рядом с ней, проснуться вместе с ней, сказать Изабелле, что ей не нужно оставаться и быть здесь с Еленой. Сказать Виктору, что я больше не могу делать то, что ему нужно, и что мне нужно быть здесь, с женой.

Но я все равно поднимаюсь с постели, потому что у меня есть работа, и оставаться здесь не станет легче. Более того, это может сделать все гораздо сложнее.

Елена вздрагивает, когда я встаю, ресницы трепещут на ее щеках, когда она открывает глаза и смотрит на меня, выражение ее лица мягкое и сонное.

— Уезжаешь? — Бормочет она, нащупывая рукой одеяло, и в груди у меня появляется боль, которая, кажется, может поселиться там навсегда.

— Всего лишь на два дня, — говорю я ей, пересекая комнату, чтобы одеться. Мой телефон вибрирует, и я бросаю на него взгляд. — Изабелла будет здесь через несколько минут.