Дикая любовь - М. Джеймс

Я шепчу это, снова проводя рукой по нему, и когда я начинаю опускаться перед ним на колени, он хватает меня за руки. Я начинаю протестовать, открываю рот, чтобы возразить ему, и тут у меня перехватывает дыхание, когда он заставляет меня замолчать поцелуем. Он долгий, горячий и медленный, его язык скользит в мой рот, переплетаясь с моим, а он стонет, его бедра прижимаются ко мне, а моя рука оказывается между нами, поглаживая напряженный член. Я чувствую его движение, дрожь, которая проходит через него, и когда он наконец разрывает поцелуй, его глаза темнеют от вожделения.

— Если мы собираемся что-то делать, — наконец говорит он, — то будем делать это в постели, где тебе будет удобно.

Я не собираюсь спорить с этим. Я позволяю ему дойти со мной до кровати, позволяю ему поднять меня на нее, а он ложится рядом со мной, убирая мои волосы с моего лица.

— Мы не пойдем до конца, Елена, — говорит он мне твердо, его голос — глубокий рык в горле. — Я серьезно. Мы пока не будем рисковать. Не сегодня, когда ты только получила разрешение.

— Хорошо. — Я киваю, мои пальцы проводят по его челюсти, когда я наклоняю подбородок, чтобы поцеловать его снова, нежно. — Я просто хочу… хочу быть рядом с тобой. Мне это нужно, Левин. Пожалуйста…

— Опять ты за свое. — Он качает головой, слова выходят полузадушенными от желания, когда он прижимается к моей щеке, придвигаясь достаточно близко, чтобы я могла почувствовать твердые, напряженные линии его тела, прижатые к моему. — Умоляешь доставить мне удовольствие. Ты говоришь, что знаешь, что делаешь со мной, но я не думаю, что ты представляешь, что я чувствую от этого.

— Тогда расскажи мне, — шепчу я, прижимаясь к нему. — Я хочу это услышать.

Он стонет, его губы прижимаются к моему лбу, а моя рука снова скользит между нами, прослеживая его очертания сквозь одежду.

— Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Мысль о том, что ты умоляешь меня кончить, как на пляже, в том гребаном отеле, в этой гребаной комнате… боже. Я думаю об этом иногда, когда…

Он прерывается, как будто сказал что-то, чего не хотел, и мои глаза расширяются, меня охватывает жар при мысли о том, что он один, гладит свой член и воображает меня.

— Так вот что ты представляешь, когда остаешься один? Меня?

Глаза Левина снова закрываются, и я вижу ту же внутреннюю борьбу, что и всегда, борьбу между тем, что он чувствует и хочет, и тем, что, по его мнению, он должен сказать или сделать.

— Я не знаю, как на это ответить… черт…, — простонал он, когда я провела ладонью по твердому гребню его члена. — Я должен сказать тебе, что не думаю об этом. Но боже, Елена, конечно, я, блядь, думаю…

Он стонет, и звук замирает, когда я расстегиваю его ремень и тяну молнию вниз, теперь между его плотью и моими пальцами только тонкая ткань трусов-боксеров. Сквозь нее я чувствую его жар, обжигающий мою руку, и я чуть сильнее обхватываю его пальцами, слегка поглаживая, пока он задыхается.

— Я думаю о том, как ты стоишь на коленях, обхватив меня руками, умоляя дать тебе пососать мой член. Твои волосы в моих руках, твой рот… боже, Елена, когда ты такая красивая, умоляешь взять мой член в рот, это сводит меня с ума. Я думаю о том, чтобы привязать тебя к кровати, как я делал это в Рио, заставить тебя умолять о моем языке, моем рте, умолять кончить, и я чувствую…

— Если ты собираешься сказать "вину", — шепчу я, мои пальцы скользят внутрь, чтобы погладить обнаженную плоть его члена, — то не надо. Потому что мне это нравится, Левин. Мне это чертовски нравится. Я тоже думаю обо всем этом. Я думаю о том, как сильно я хочу тебя…