Кольцо с шипами - Карина Рейн

Я всё ещё злюсь на него — до скрежета зубов и болезненной пульсации в висках; как ему хватает наглости так в открытую говорить о том, что он будет недоступен? Как будто я и так не знаю, что ему будет не до нас с малышом, когда рядом есть эта белобрысая выдра! На секунду отвлекаюсь на свою реакцию на ребёнка: никогда не задумывалась всерьёз над тем, захочу ли их заводить — возможно, когда-то в далёком будущем, которое может и не наступить — но едва узнав о своём положении, приняла всё так, как будто это случилось с моего искреннего согласия. Отец рассказывал, что мама была в растерянности, когда узнала про свою беременность, и несколько дней банально не могла понять, что ей происходит. Не удивлюсь, если Ева сумеет усыпить бдительность Пригожина и тоже забеременеет от него — всё, лишь бы оставить его рядом с собой, не понимая, что без любви к женщине мужчину нельзя удержать ничем: ни детьми, ни кулинарными способностями, ни исключительными навыками в постели.

Даже думать не хочу о том, чем они сейчас занимаются.

Чувствую, как потихоньку поднимается температура — только заболеть мне не хватало для полного счастья! Я больше не могу думать только о себе, со вчерашнего вечера у меня прибавилось ответственности, так что долой из головы всё, что может меня разозлить или расстроить.

Когда за окном наконец занимается день, одеваю тёплый вязаный свитер кофейного цвета, вельветовые чёрные брюки — казаться в них толстой я не боялась да и плевать было на чужое мнение — и тёплые носки; волосы заплетаю в французскую косу, а лицо оставляю без макияжа — он мне больше не нужен, мне и так есть ради кого жить. Снова спускаюсь на кухню, где застаю папу со свежей газетой в руках — возобновил свою прежнюю привычку — и Анну Никитичну, которая уже успела состряпать завтрак.

— У нас что, будут гости? — спрашиваю, нахмурившись.

А иначе для кого столько еды? Здесь даже больше, чем было в прошлый раз для нас троих — меня, Демида и папы; помимо омлета с беконом был сыр с белой плесенью к кофе со сливками, небольшая кастрюлька манной каши — её я обожала с детства, как только Никитична узнала? — вареники с вишней и творожный пудинг.

— Нет, ягодка, — добродушно улыбается кухарка. — Тебе теперь за двоих есть надо, так что не стесняйся.

— Сомневаюсь, что ребёнку нужно такое количество углеводов с утра пораньше, — смеюсь, ковыряя вилкой омлет с парой ломтиков бекона на своей тарелке. — И вообще, разве у меня не должно быть какой-то особой диеты? Вдруг мне все эти вредности есть нельзя?

— Не говори глупости, дорогая, — отмахивается Никитична. — Натуральное мясо ещё никому не вредило.

— Твоя мама уплетала его сковородками перед твоим рождением, — предаётся ностальгии родитель, а я радуюсь, что снова слышу о маме.

Но в голове всё же делаю пометку, что, когда тест подтвердит моё положение, нужно будет обратится к гинекологу: вдруг у меня всё же будут ограничения в питании. Возвращаюсь в настоящее, в котором папа рассказывает Анне Никитичне о том, как ему пришлось помучится, исполняя причудливые запросы моей мамы, и в моё сознание закрадывается предательская мысль о том, что со своим ребёнком я вряд ли смогу делиться такими же радужными воспоминаниями: к тому моменту, как он родится, мы с его отцом уже, скорее всего, будем жить раздельно.

— Я уверена, Демид Дмитриевич станет хорошим отцом, — словно слыша мои мысли, роняет Анна Никитична. — А ты, ягодка, будешь хорошей матерью — вот увидишь!

Киваю, соглашаясь с её словами на сто процентов: Демид правда будет хорошим родителем

А вот мужем — нет.

Теперь у нас с ним дороги разные.

После завтрака возвращаюсь в комнату, чтобы переодеться, и беру в руки телефон; на экране отображаются пять пропущенных вызовов с одного и того же незнакомого номера. Хмурюсь, потому что вообще-то и не беру трубки с таких номеров, но сейчас что-то внутри заставляет меня нажать на кнопку перезвона.